Сергей Воронин - Встреча на деревенской улице

— Ну, мне пора! — сказал секретарь и встал.

— Вызвать такси? — предложил Валерий.

— Найду. Теперь это действительно не проблема.

— Тогда вместе, — сказал Викторов и стал прощаться, красиво выбрасывая свою руку. — Смотрите, она у меня как лебедь. — Все посмотрели на его тонкое запястье и сложенные в щепоть пальцы, и на самом деле напоминающие голову птицы. Третий при этом почему-то опять неестественно захохотал. Но на него никто не обратил внимания. — Этой рукой я напишу тебя, — сказал он Лиле. — Ты не возражаешь, Валера?

— Напротив, буду рад.

— По этому поводу давайте посошок! — крикнул третий. Он налил себе коньяку и, не дожидаясь других, выпил. Бросил в рот дольку лимона и прошел к телефону. — Надо сообщить жене о моем отъезде. — Набрал номер. — Галочка, все отлично. Еду! — положил трубку и захохотал.

В сопровождении этого-диковатого хохота все и ушли. Валерий открыл форточку. Свежий весенний воздух стал вливаться с улицы, и это напомнило о том, что зима прошла, что наступает благодатная пора, и подумалось, что все будет хорошо.

Клава пришла в начале второго. Раздеваясь в прихожей, спросила:

— А ты чего не спишь? Я же взяла ключ.

— Боялся, разбудишь. Такой стал чуткий сон.

— Ну, я легла бы в столовой. А ты давно?

— Да, я их еще застал.

— Ну, как прошло?

— Не знаю. Но, по-моему, все хорошо. Как Анна?

— Да ничего, как всегда.

— Ребята?

— Тоже.

— Ну, ладно, пора и нам спать.

Второй час ночи. Но на улице еще движение. Грохочут трамваи. Иногда от тяжелых «ЗИЛов» содрогается дом, и тогда в книжном шкафу дребезжат стекла. Только в два часа затихает шум. И наступает покой. Но и то, если за стеной не шумит сосед. Молодой мужик. Овдовел. Пьет и крутит магнитофон, хотя и негромко, но все так слышно через современные стены блочных домов. И оттуда доносится голос Высоцкого: «...Лошади, лошади...» Бывает, я не выдерживаю и стучу в стену, и сосед снижает громкость. Но все равно слышно.

Всего четыре часа ночной тишины. С шести утра улица вновь оживает. Проносится первый трамвай. Грохот сотрясает шкафы, буфеты, в них звенят стекла, посуда. И с этой минуты уличный гул не прекращается. И я с сожалением вспоминаю свою палатку где-нибудь на берегу таежной реки, шум ветра в ветвях деревьев, который никак не нарушает покоя, и утро, озаряющее солнцем крышу палатки.

В эту ночь я долго не могу уснуть. В голову лезут разные думы. И все больше, конечно, о себе. Ведь мог бы еще поработать на изысканиях хотя бы года два-три. Мог бы... Молодые, бесспорно, энергичнее. А у меня ведь это заменяется опытом. Правда, тот, который сменил меня, толковый инженер. В тридцать лет — и уже начальник партии. Пожалуй, и я так бы поступил на месте начальника экспедиции, заменил бы старого молодым. Только разве уж настолько я стар?.. Мог бы еще быть полезным, мог бы...

Все уже спят. А я все ворочаюсь на постели, все перебираю разное. Думаю о сыне, — впрочем, что о нем думать? Он уверенно налаживает контакты и, как видно, добивается чего-то своего.

— Когда же ты пишешь? — как-то спросил я его.

— Совсем нет времени. Союз отнимает много. Но ничего не поделаешь, надо. Нужно закрепиться, чтоб имя стало авторитетным. Потом легче будет издаваться.

— А разве это не от книги зависит?

— Ну, и от книги, конечно. Но и положение тоже помогает.

— Контакты, положение...

— Что?

— Да нет, так, ничего...

И на самом деле ничего. Что я могу ему посоветовать, если все это литературное хозяйство мне совершенно незнакомо.

Думаю о дочери. Она искусствовед, замужем. У нее двое ребят, муж — редактор издательства. Работает Ирина вроде бы и по специальности, связана с художниками, но занимается только технической работой.

— А как твоя искусствоведческая? — как-то спросил я ее.

— Не до нее.

— Жаль. Ты ведь хотела о Пластове написать монографию.

— Хотела.

— И не пишешь. Говорят, на выставке в Московском манеже было две тысячи его картин. А это всего пятая часть им сделанного.

— Да.

— А почему же не показали все?

— Для этого потребовалось бы пять манежей.

— Пять манежей! Вот это работник! А может, ты все же взялась бы за монографию, потихоньку хотя бы. Исподволь. Мне бы очень хотелось, чтобы ты принялась за нее. Ведь ты же училась в академии, и успешно. И диплом защитила на «отлично». Так в чем же дело? Если хочешь, я буду собирать материалы о нем, чтобы тебе было легче.

— Ну что ты... Я и сама, мне надо только выкроить время. А его у меня, как всегда, не хватает... А знаешь, я только теперь начинаю тебя узнавать. Сколько помню, ты всегда был в отъезде. Приедешь, навалишь нам с Валеркой подарков и опять куда-то исчезнешь. Но сколько было радости, когда ты приезжал... А потом мы стали скучать, ждать тебя. И вот теперь ты никуда уже не уезжаешь, и как жаль, что я не живу с тобой.

— Ну, об этом жалеть, может, и не стоит. Не всегда дети уживаются с родителями, тем более когда уже свои семьи.

— Может, ты и прав. Тогда жаль, что мало с тобой жила в детстве... Ты знаешь, почему-то мне представлялась твоя и мамина жизнь безоблачной. И когда выходила замуж, думала, что и у меня будет так же.

— Безоблачной? Ну, это тебе только казалось. Такой у нас не было. А что, разве у тебя не очень с Митей?

— Нет-нет, все хорошо. Скоро мы поедем на Юг. Он специально взял одну большую работу на дом, закончит ее, и поедем. На самое синее в мире... А как ты с мамой?

— Ну как? Нормально. Ты вот сказала, начинаешь только теперь познавать меня. То же самое происходит и у меня с матерью. Ну и, естественно, кое-что открывается, чего я не знал. И, к сожалению, не очень-то радующее меня.

— А что именно?

— Ну, такого ничего нет. Все по мелочам, но набирается. Знаешь, как мозаика.

— Надо быть снисходительнее.

— А я ничего. Ты спросила, я тебе и ответил. — Я ждал, она спросит: «А ты как живешь?» Не спросила, наверное, думает, хорошо живу. Еще бы, на заслуженном отдыхе, ничего не делаю. — У тебя что-то усталый вид, Ира.

— Работа, дети, дом — конечно, устаю. Но с Дмитрием мы живем дружно... Ничего, вот поедем, я и отдохну.

За окном спящий город. А мне никак не уснуть. Думаю о жене. Я совсем не хочу ее обижать, да и не в моей натуре это. Но так уж усложненно складываются у нас отношения. Собственно, той любви, о которой пишут в романах, у нас, пожалуй, и не было. Познакомился я с ней на вечеринке у товарища. Небольшого роста, миловидная, веселая. Мне она понравилась. Тем более что я только вернулся из тайги. Что-то говорю ей, она смеется, и вижу — нравлюсь ей. Тут уж у меня голова совсем пошла кругом. К тому же на вечеринке были еще два инженера из нашей конторы, а она предпочла меня. Мне почему-то думалось, в таких случаях девчата должны в первую очередь обращать внимание на инженеров. Глупость, конечно, но так думал. Через месяц и свадьба. Ну, а теперь выясняется некоторое несоответствие, но не разводиться же. В Валерии она, как говорится, души не чает. Что бы он ни сделал, всегда прав.