Константин Ваншенкин - Большие пожары

Потом у нее болели пальцы.

Она сидела одна после работы, стучала на старом «Ун-дервуде». Приходил ночной сторож, заглядывал к ней, здоровался. Постепенно к указательным пальцам подключились средние, потом безымянные Она уже печатала инструкции, приказы, сводки. Она уже почти не смотрела на клавиши. Плавно двигалась каретка, тоненько звякал звоночек, предупреждая, что близко край листа, кашлял в коридоре сторож, белая круглая луна смотрела в окно. Теперь Лида научилась печатать, думая совсем о другом.

— Ишь стучит,— опять восхитился Тележко,— как все равно этот, как дятел. Я бы, интересно, мог так наловчиться?

— Секретарь-машинист Тележко,— сказал Сергей.— Звучит.

Лида засмеялась.

— Чего ты смеешься? — возмутился Петька.— Это же темный человек, из тайги только что вышел. Ты представляешь, прыгает с парашюта в тайгу,

— Тебя лейтенант учил-учил говорить: с парашютом, а не с парашюта, так ничего и не добился.

— А я как оказал? Не в армии, не придирайся. Представляешь, Лида, я же сам пробовал, прыгал, можно сказать, не жалея жизни. На ровное место прыгаешь и то ужас, а тут в лес. Нормальный человек по своей воле прыгать не будет. Вот он целое лето был в тайге, вышел одичавший, от женщин совершенно отвык. А без женщин жизнь плохая. Чего ты так на меня смотришь?

Часы на стене пробили шесть раз. Лида накрыла машинку черным чехлом, стала одеваться. Сергей тоже поднялся:

— Мы, значит, пошли. А вы, товарищ Тележко, ждете начальника? Ждите и везите его аккуратно. Привет!

— Это с вашей стороны будет не локально.

— Вы, наверное, хотели сказать: не лояльно, но оговорились? К сожалению, ничего не сможем сделать. Товарищ Тележко, держите себя в руках.

Лида еле сдерживала смех.

.. Не успели они спуститься, как из кабинета вышел Гущин:

— Петя, поехали.

— Есть, Андрей Васильевич.

Он перебежал под навес, где стояли машины, и подогнал «Победу» к крыльцу.

— Домой.

Когда «Победа» пересекла широкий двор и, переваливаясь, выехала из ворот, Сергей и Лида только вышли на улицу. Они шли по скользкому деревянному тротуару, она в синем дождевичке, держа зонт над головой, он в длинном плаще с капюшоном. Тележко резко просигналил. Они обернулись, оба, смеясь, помахали, и Сергей взял Лиду под руку.

— Завтра к одиннадцати,— сказал Гущин.

— Я тогда с утра съезжу тормоза продую.

Шел дождь, зарядил и не переставал. Такой дождь был бы хорош летом над тайгой, сейчас он был ни к чему.

Осень. Осенью все они понемногу приходили в себя. Кончался пожароопасный период, отпускались парашютисты. Одни из них жили в городе, другие в маленьких районных таежных городках и селах, женились там и осели прямо в оперативных отделениях. Таким летом было легче, дом рядом. Теперь у них было много времени, отдыхали, нужно было хорошенько отдохнуть после трудного лета. Некоторые учились в вечерней школе, в лесном техникуме, даже в институте — привлекала перспектива стать летнабом.

Летнабы писали подробные отчеты о работе своих оперативных отделений в летний период. После этого областная база готовила общий отчет для центральной базы, для Москвы. В общем, освобождался Гущин лишь глубокой зимой, только тогда он брал отпуск.

Лена хотела приноровиться к нему, тоже отдыхать зимой, но он твердо отверг эту жертву. Он не может, но ради чего ей лишать себя юга, моря. И, по правде говоря, в трудное летнее время с бесконечным напряжением и нервотрепкой ему иногда хотелось побыть одному, после длинного жаркого дня перекусить где придется: в забегаловке с самообслуживанием или в «Поплавке», над рекой, прийти домой в пустую квартиру, принять душ и лечь, лечь, чувствуя, что еще минута, и не хватит сил дойти до дивана. Он взглядывал на книжные полки, на уютную зеленую лампу, думал: «Мирского давно ничего не читал, только по специальности». И тут же засыпал. Ему самому было странно и совестно, но он на время как будто совсем забывал про Лену, лишь вспоминал о ней изредка, тревожился и забывал снова, но к концу ее отпуска он уже тосковал и ждал ее с нетерпением. На вокзале, ожидая ее поезд, он начинал волноваться и потом слегка отчужденно смотрел на нее, Необычную, измененную разлукой и загаром, чуть-чуть чужую. Но вскоре ему казалось, что она и не уезжала, лишь густой загар напоминал об этом. В том санатории, куда из года в год ездила Лена, был только общий пляж, она была покрыта загаром, но груди оставались трогательно белые, тянулись белые полоски — следы от бретелек.

Вторично Гущины расставались зимой, когда уезжал в отпуск он.

Он ездил в Москву. Друзья из центральной базы бронировали для него номер в гостинице «Москва» (если уж приезжать в столицу, то останавливаться нужно в центре, а не где-нибудь на выставке). С легким чемоданом в руке он проходил мимо толпы бесполезно ожидающих у окошка администратора, поднимался в номер и сразу подходил к окну. И куда бы ни выходили окна: на Охотный ряд, на Манежную площадь или на площадь Революции, за окнами была Москва, удивительная и прекрасная, всегда оживленная: неиссякаемый и неостанавливающийся людской поток, а наперерез ему поток автомобилей с вьющимися дымками выхлопов.

Он звонил друзьям и шел к ним в гости со своими сибирскими подарками — кедровыми шишками, иной раз даже с выделанной медвежьей шкурой, ездил в воскресенье к кому-нибудь из них на дачу, ходил там на лыжах. Московскую погоду он переносил труднее, чем сибирские морозы,— из-за ветра. Но все же главным образом развлекался он один. По вечерам он, отдохнув перед этим, приняв душ, гладко бритый, в свежей сорочке, направлялся в Большой, в Художественный или в Малый. Он досконально изучил репертуар этих театров. Днем он гулял, у него были уже выработанные замкнутые маршруты, например до Маяковской, по кольцу до площади Восстания и по улице Герцена — в гостиницу. Потом он лежал на диване и читал, покупал в магазине десяток книг и прочитывал, самые понравившиеся увозил домой. Раз в три-четыре дня он звонил поздно вечером, после театра, Лене, спрашивал: «Соскучилась?» Дома в это время уже начиналось утро. Слышимость была очень хорошая, лучше, чем у него между базой и оперативными отделениями.

Иногда его начинала мучить совесть: вот он проводит отпуск в Москве, а нет, чтобы поехать на родину, в Сухой Ключ. Но с другой стороны, что он там будет делать столько времени? И отпуск у него все же один раз в году. Он ведь был в Сухом Ключе дважды, когда сам выезжал на пожары в тот район,— Сухой Ключ попадал в границы громадной территории, обслуживаемой его базой. Оба раза он, правда, смог там пробыть только по нескольку часов, но повидал родных, и они его повидали — начальник — у него люди, техника, самолеты Времена, однако, теперь были другие, циркуляция, как он говорил, повысилась, один из его дядьев с женой побывал у него в городе, погостил недельку. Впервые родственники видели Лену.