Константин Ваншенкин - Большие пожары

Шофер свалился на бок и так и лежал, согнувшись. Сергей несколько секунд смотрел на него, потом повернулся и увидел бледного мальчишку-тракториста. Тогда его осенило:

— Деньги у него есть, наверно! Сейчас дам тебе, и ты мне вспашешь. Только это место.— И нагнулся над шофером.

Но тракторист заволновался, зашептал:

— Не надо! А то грабеж тебе пришьют. Вот увидишь. Я тебе так сделаю.— И еще более опасливо: — Ты его не убил?

— Нет. Поди облей его.

Тракторист зачерпнул ведром воды, осторожно окатил лежащего. Тот зашевелился, застонал.

Тракторист взлетел на сиденье, включил мотор, поманил Сергея и соскочил снова.

— Ну?

— Это я завел, чтобы не слышно было. Отрываться нужно быстро, а то они тебе устроят, пятерку схватишь.

— Ничего не будет.

— Точно тебе говорю. Уезжать нужно сразу. А это я тебе сделаю.

— Сделаешь?

— Сказал — сделаю.

Шофер встал на четвереньки, пошел так к воде и опять свалился на бок, потом сел. Сергей подошел:

— Понял, гад?

Тот тупо смотрел на него, кажется, вправду ничего не понимая. И Сергей вдруг решился, махнул трактористу и зашагал к дому — быстрей и быстрей. Он прошел во вторую комнату, схватил чемоданчик, старый, еще довоенный чемоданишко, побросал в него несколько рубашек, сунул костюм — несколько раз принимался складывать пиджак, не получалось, втиснул, как попало.

— Что случилось, сынок?

— Ничего. Уезжаю к своим ребятам (эта фраза вырвалась неожиданно, сама собой, хотя, едва произнеся ее,

он уже был уверен, что давно обдумал этот поступок).

— Почему же такая спешка? И что с твоим лицом, Сережа?

Он глянул в зеркало: скула под левым глазом покраснела и распухла, но ничего страшного не было.

— Ерунда. Слушайте: если придут меня спрашивать, скажите, что ничего не знаете.

— Откуда придут?

— Ну, например, из милиции. Только не пугайся, мама. Ничего я не сделал, набил морду одному подлецу. До свидания, я поехал.

— Что ты сделал, Сережа? Я никуда тебя не пущу.

— Мама! Я ничего плохого не сделал. Мне пора, я напишу потом. Не волнуйтесь, может быть, не скоро. Отец, не волнуйся, я должен ехать. Спасибо.

Он вырвался из рук матери, схватил чемоданчик, пошел, давя рассыпанную по полу картошку, сказал от дверей:

— Огород там вспашет один, обещал,— будто это было самым важным, и выскочил на улицу.

Он пошел к станции, но по дороге раздумал, свернул в сторону, вышел переулками к шоссе, «проголосовал», доехал на грузовике до другой станции и только там сел в электричку. Он поставил чемодан на пол, сжал его ногами, чтобы не стащили, вспомнил и почувствовал, как устал, и незаметно задремал, как в тот первый, снежный день своего возвращения.

С Комсомольской площади он доехал до Курского вокзала, там сдал свой чемоданчик в камеру хранения. Было уже поздно. «А в Сибири сейчас утро,— подумал он,— так что в самый раз». Торопиться ему было некуда, и он пошел пешком — по кольцу до Красных ворот, потом налево по Кировской до почтамта. В записной книжке у него были адреса, он на всякий случай проверил адрес Мариманова, хотя и так знал его наизусть, они выучили адреса друг друга перед десантированием, эти адреса до сих пор светились в его памяти.

У него было двести рублей. Что стоили эти деньги? Сперва он хотел послать «молнию», но получалось слишком дорого, потом решил — «срочную», тоже дорого, и наконец остановился на простой телеграмме, тем более, что один старичок сказал ему, будто ходят все телеграммы с одинаковой скоростью.

Он взял бланк, вывел адрес и дальше написал: «Вася телеграфируй можно ли мне приехать устроиться работать мой адрес Москва центральный почтамт до востребования Сергею Лабутину жду ответа Сергей».

Девушка в окошке быстро-быстро прочла, подчеркивая каждое слово, сказала:

— А «до востребования» пишется отдельно.

— Пожалуйста.

— У вас слишком длинно, давайте сократим. «Телеграфируй Москва главпочтамт востребования возможность приехать устроиться привет Лабутин». Вот — вдвое короче.

— А «Вася»?

— Что — «Вася»?

— «Вася» надо оставить. Обращение! Скоро дойдет?

Ночевать ему было негде, я он вернулся на Курский, там купил мороженое за двадцать рублей, выпил воды, пристроился в уголке на лавке, рядом с молодой девкой, качающей грудного (неужели своего?), и так, сидя, заснул.

Утром поехал на почтамт, телеграммы от Васи не было, съел пирожок с ливером, потом опять, как в полусне, бродил по городу и, сидя где-то на бульваре, сквозь дрему услыхал разговор:

— Ну, поедем в порт?

— Еще рано, туда к четырем.

— Поедем сейчас, лучше там отдохнем.

— А ты-то чего устал?

— А съемка? Всю ночь почти что не спал. Вчера приходит в институт помощник режиссера, пестренький такой. Говорит: «Товарищи, помогите нам, послужите искусству. Будет сниматься массовка — разгон демонстрации».

— Девятьсот пятый год, что ли?

— Да нет, за границей. В одной из стран. У кого, говорит, есть шляпы, береты — всем надеть, галстуки повязать.

— А у кого гимнастерка?

— Да, я тоже говорю: а у кого гимнастерка? Ничего, говорит, сверху плащ наденете, мы вам дадим. Ну, приходим на студию вечером. Полон двор народу. Режиссер залез на вышку, сейчас, говорит, будет репетиция. Прожектора включили, прямо в глаза. И он командует: «Вперед! Назад! Влево! Вправо!» — Теперь этот студент, одетый уже наполовину по-цивильному: кителек с планками, но серые бумажные брюки и сандалии,— обращался не только к своему другу (тот был во всем солдатском), но и к Сергею: — Так раз тридцать. Потом, значит, появляется полиция. Чин-чинарем, в форме, с дубинками. И на нас! «Разойдись!» А мы намаялись, устали и на них: «Ур-р-р-а!» Нас-то много. Режиссер кричит: «Назад! Прекратить!..» Ну, потом они, значит, нас разгоняют. Так раз тридцать! Потом деньги в зубы и по домам. А еще не снимали, снимать будут днем. Завтра. А это репетиция. Ребята ходили с третьего курса раз десять — и репетиции и съемки, а потом картина вышла, и ничего этого нету.

— Ну, это нас не касается,— сказал товарищ,— это их дело, тебе платят.

— А сколько платят? — полюбопытствовал Сергей.

— Сорок рубчиков, и будь здоров.

— Не густо.

— Конечно, в порту больше. Но там работенка не мед. Совсем не мед.

— Ну, поехали? — встал со скамьи полувоенный.

— Ребята, меня возьмете?

— Чего же, можно. Навигация открылась, народу много надо, баржи приходят, хотя не как осенью, конечно, А кто тебе так по скуле зацепил?..

Они стояли у воды, у нестерпимо сверкающей воды, смутно напоминающей о чем-то. Стояли всей бригадой — и новые его знакомые, и другие студенты, и сам Сергей, и еще какие-то типы, и бригадир, тоже, как оказалось, студент, громадный Яша.

— Первый разряд по борьбе, силен парень, тяжелый вес,— сказал полувоенный Сергею.