Евгений Березиков - Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Оставшиеся на свободе братья, поняв, что им наступают на пятки, как видно, выехали за пределы Ташкента. Розыск их усложнился.

В школе у нас жизнь шла своим чередом, целыми днями мы просиживали в классах. Анвар выписался из больницы, и мы снова всей своей дружной компанией проводили свободное от занятий время, готовясь к встрече Нового года.

Тему для разговоров за последнее время дало нам Степкино ухаживание за Леной. Они, оказывается, после того вечера, когда я отправил их на трамвае, поддерживали знакомство, и Степан, кажется, не на шутку влюбился.

Каждый раз, когда Степан собирался в увольнение, мы делали вид, что хотим пойти вместе с ним.

— Да, что вы, ребята, делать вам больше нечего что ли, — с безразличным видом говорил он. — Со мной разве только до беды какой достукаешься, — намекал он на историю с карманником. — Так что идите своей дорогой, а я своей, — и он при этом смущенно улыбался.

Мы, конечно, и не думали мешать ему. Дружба с Леной как-то заметно преобразила Степана. Он стал аккуратней, собранней, следил за своей внешностью, чего мы раньше не замечали.

Как-то в разговоре Толик предложил Степану:

— Хватит, Степка, свою красотку от людей прятать. Познакомил бы что ли. И ты, Лешка, со своей музыкантшей, а то мы ее только на сцене и видели.

— Правильно, ребята, и я за это, — согласился Вадим.

— Ай! Ай! Дело плохо, — притворился огорченным Анвар, — а я-то думал познакомить Степу со своей сестричкой.

— А я на двух женюсь, — не растерялся Степан.

— Э-э-э, нет, такое дело не пойдет, — продолжал шутить Анвар. — Ты же сам вчера изучал статью за двоеженство.

— Вот и выбирай, — вставил Толик.

— Ладно, ладно, так и быть, покажу вам ее, а то вы меня и в тюрьму упечете. Вам только дай право, — отшутился Степан.

Степан сдержал свое слово. На новогодний бал третьего января вечером (первого и второго мы несли службу по городу) он пришел вместе с Леной. На вечер к нам пришли и Борис с Рустамом и Лидой. Я, откровенно говоря, не надеялся увидеть Лиду после того, как был однажды у нее дома. Мы часто встречались за последний месяц, дважды среди недели отпрашивался я у Мирного на творческие концерты в консерваторию, и он меня отпускал. А накануне новогоднего праздника, провожая ее домой, я по настоянию Лиды зашел представиться ее мамаше. Увидев меня в форме, она тут же, нисколько не стесняясь моего присутствия, устроила ей скандал:

— Еще не хватало нам милиционера, — бросила она.

— Мама, что ты говоришь, — побледнела Лида.

Меня не трогали слова этой женщины, но мне было обидно за Лиду. И я решил уйти.

— Нет, Леша, куда ты? Постой, не уходи, — и она, догнав меня у входа, судорожно удерживала за рукав.

— Доченька, а что скажут люди. Дочь профессора Кришану и милиционер?! — воскликнула она и бросилась на тахту.

Что дальше было, я не знаю. Выбежав на улицу, я проклинал все на свете: и себя, и милицию, и эту профессорскую матрону.

С тех пор мы не виделись. И вот Лида у нас на вечере. Мне казалось, что я к ней не подойду: «Ведь это я ушел тогда не попрощавшись, не сказав ни слова. Но кто из нас виноват? Она — нет. Я — тоже нет. Так в чем же тогда дело?» — сердце искало путь для примирения.

Увидев меня, Лида, кажется, не шла по залу, а бежала. И если б можно было, то и я, наверное, побежал бы ей навстречу. Но кругом стояли люди.

— Лида! — успел сказать я ей, сжимая руку.

— Леша! — ответила она.

И все снова встало на свои места в наших отношениях. Мы танцевали, пели, смеялись. Я не напоминал о происшедшем в ее доме, не вспоминала об этом и она.

В конце вечера я познакомил Лиду с Анваром, ведь он ее тогда на концерте не видел.

— Анвар, мне Леша рассказывал о вас. Вы герой! Настоящий герой!

Анвар смутился.

— Лешка все выдумывает, — произнес он, смущаясь. Тут подошли Степан с Леной. Девушка, увидев меня, попыталась спрятаться за могучей фигурой Степана.

— Ты куда от Лешки прячешься? Или не узнаешь? — он осторожно взял ее за локоть. — Лешка теперь уже у нас сознательный и от старых знакомых не отказывается.

Мы с Леной рассмеялись, и она протянула мне свою руку.

— Здравствуй, Леша.

Подошли Вадим и Толик. Все поздравляли друг друга с Новым годом, желали счастья и успехов. «Как хорошо среди друзей, — подумал я. — Как хорошо для нас начинается этот год».

Прошел январь, миновала короткая ташкентская зима. За окном накрапывает дождь, пасмурным февральским днем мы сидим в классе и готовимся к занятиям. Рядом со мной склонился и внимательно рассматривает книгу Степан. Полистав немного, он брезгливо отбросил ее в сторону.

— Еще такой ерунды не читал, — пробасил он и широко зевнул.

— Что тебя не устраивает, Степа?

— На, посмотри, — Степан протянул мне учебник, где на развороте была фотография молодого мужчины. А рядом его же фотография крупным планом, с вылезшими из орбит зрачками и широкой бороздой на шее.

— Медицина и милиция брезгливых не любят. Так что без этого нельзя.

— Да я не об этом. Меня удивляет одно: стоило ли на свете жить, чтобы так нарисоваться перед фотоаппаратом, — и он еще раз презрительно посмотрел на снимок.

— Торопишься ты, Степка, с выводами, — вмешался в разговор сидевший неподалеку Толик. — Это же маскировка под самоубийство. Не прочитал еще, а мутишь.

— А-а-а, вон в чем дело, — протянул Степан.

— Вот тебе и а-а-а, — передразнил его Толик.

Степан хотел что-то возразить, но умолк на полуслове под строгим взглядом помкомвзвода, который укоризненно посмотрел в нашу сторону.

Перелистав еще несколько страниц, я погрузился в чтение, но мысли о предстоящей встрече с Криворуком не давали покоя.

После того, как мы впервые встретились у меня дома, он стал приходить к нам каждую неделю. Мать сначала побаивалась его, старалась не оставлять нас наедине, все время копошилась в комнате, находя бесконечные дела, но потом привыкла и успокоилась. Говорили мы с Криворуком о разном. Больше говорил он, а я молчал, изредка отвечая на прямые вопросы. Видимо, у него была потребность высказаться.

— Интересно все построено у нас, — замечал он. — Смотрю и насмотреться не могу.

Увидев первоначально мой удивленный взгляд, он добродушно проговорил:

— А ты не удивляйся. Изголодался я по воле. Смотрю на все: и на людей, и на деревья, — и как будто вижу впервые.

В такие минуты я с интересом смотрел на его открытое и добродушное, светящееся радостью лицо, которое в один миг становилось совершенно иным, едва речь заходила о Семене.

— У них что-то нечисто, курсант, смылись они из Ташкента. И этот ходит пришибленный, — сказал Криворук о Семене. В этот день он ушел так и не высказав чего-то, что было у него на душе.