Евгений Березиков - Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Медсестра, принесшая лекарство, с удивлением посмотрела на меня.

— Вам плохо?

— Да нет, что вы, — улыбнувшись, ответил я. — Это я стихи читаю.

— Стихи? — еще более удивленно спросила она. — Какие же тебе стихи, сынок, когда у тебя температура. Вот прими сейчас же лекарство и никаких стихов, — не допускающим возражений тоном сказала она.

Медсестра оказалась заботливой и доброй.

— Никогда я не видела, чтобы к одному больному приходило столько посетителей, — ворчала она через несколько дней, когда за ее спиной через открытую дверь я увидел весь наш взвод курсантов.

— Это надо ведь, во всем госпитале халаты собрала и того не хватило, — с улыбкой говорила она, пропуская ребят ко мне.

К концу дня мне даже самому стало неловко перед ней. Вскоре после курсантов пришли наши заводские, а к вечеру студенты из консерватории.

— Мамуленька, хлопот я вам столько доставил сегодня, — попытался я извиниться перед ней, когда ушли ребята.

— Каких там хлопот, — прервала она меня. — Это ты нас от хлопот избавил, задержав злодея. Я бы к тебе, сыночек, и весь Ташкент не поленилась бы пропустила, — говорила она, наливая мне в мензурку вечернюю дозу лекарства. Но в это время кто-то позвал ее в коридор. — Нет, нет, — зашумела она оттуда. — Никаких больше посетителей. Он и так устал. Сейчас ужин разносить будут.

— Ну, пусти, мать, пусти, — к своему удивлению услышал я голос Криворука.

— Нет, нет, — еще раз проговорила она. — Сказала вам, значит, все.

— Пуще жизни надо мне к нему, — громыхал голос Криворука, видимо пытавшегося прорваться в палату.

Но вот медсестра ему что-то тихо объяснила, и он, тяжело вздохнув, зашаркав ногами по коридору, направился к выходу.

«Значит, не пустила, — с сожалением подумал я. — А как мне хотелось увидеть этого человека». Но сокрушаться было преждевременно. Криворук не оставил своего намерения и уже стучался в окно со двора.

— Криворук! — от радости закричал я и, встав с постели, пошел к окну. А он стоял, плотно прильнув своим широким лицом к стеклу и улыбался. Глаза его радостно блестели, и он что-то говорил, говорил...

— Ничего не слышу, — развел руками я, а сам все же в знак согласия кивал головой.

Так стояли мы друг против друга, разделенные оконным стеклом и молча улыбались, сознавая, что вышли победителями из этой, длившейся более полугода борьбы.

— Как себя чувствуешь? — услышал я его голос через стекло.

— Молодец! — задребезжало за стеклом, и он, улыбаясь, часто, часто заморгал глазами.

— Как твоя нога? — сказал я ему тихо, показывая себе на ногу.

Он, видимо, поняв мой вопрос, ничего не ответил, а только высоко подпрыгнул на обеих ногах. Дескать, смотри — здоров! На что я одобрительно кивнул головой.

— Откуда ты узнал, что я здесь? — задал я ему следующий вопрос.

— Ленка сказала, — услышал я в ответ.

— Ленка? — удивился я. Видимо, выражение моего лица ему больше сказало, чем мой возглас.

— Это моя сеструха, — засмеявшись, ответил он. — Она же дружит с вашим курсантом. Таким фитильным. — И он показал рукой у себя над головой, воспроизведя рост Степана.

«Так вон оно что! Ленка, значит, сестра Криворука», — удивился я такому неожиданному обороту. А Криворук, как бы поняв мою мысль, в знак согласия одобрительно закачал головой. Но в это время в палату зашла медсестра, увидев меня возле окна, зашумела:

— Так, значит, он не ушел. Вот я сейчас ему покажу... — и она, подойдя к окну, погрозила пальцем.

— Ухожу, ухожу, мамаша, — широко улыбаясь, прокричал он. — Только дозвольте сказать еще пару слов. Слышь, курсант, Семку вчера арестовали. Так что поправляйся спокойно! — и он, помахав на прощанье рукой, скрылся за палисадником.

— Все становится на свои места! — радостно крикнул я и направился к своей постели.

— Я так и знала, — забеспокоилась медсестра, — у него от этих посещений начинается бред. — И она побежала за врачом.

А через день, когда снова дежурила тетя Шура (так звали нашу медсестру), пришел Борис. Пришел он не вовремя, уже после ужина, когда все готовились ко сну. Тетя Шура ни в какую не хотела впускать его в палату, но все же не устояла и разрешила Борису пройти ко мне.

Борька зашел в палату и, к моему удивлению, извлек из-под халата свою скрипку. Меня первоначально насторожил его поздний приход, но, увидев скрипку, я радостно воскликнул:

— Боря! Ой, какой ты молодчина, что скрипку прихватил.

Но Борька, ничего не ответив, а только озорно сверкнув глазами и держа в руке смычок, приложил палец к губам.

— Ни, ни, ни, — тихо произнес он, еле-еле сдерживая смех, и стал настраиваться на игру.

— Леша, послушай. Это написано для тебя.

И он, опустив смычок на струны, стоя посередине палаты в белом халате, слегка наклонив свою со светлой прядью волос голову к скрипке, заиграл.

Нежные звуки скрипки полились в мою душу, будили радостные и светлые чувства и мысли о Лиде, о друзьях.