Сергей Сартаков - Каменный фундамент

Он поворочал бревешко в костре, подбросил новое. Искры так и взвились столбом кверху. Стало очень жарко, и мы немного отодвинулись.

— Почему? — повторил Алексей. — А вот почему: из уважения. Значит, Алеха мужик не последний, жить с ним можно. И опекать его по-стариковски можно. Также, скажем, как и свою доченьку. Мне это приятно все-таки. Не посчитаешь мягким старика Федора, отца ее, — суровый старик. А решился. И должен я ему ответить на это таким же уважением. Будь это дело в тайге, живи я с ним не в городе — все ясно, и думать нечего. Он в семье глава, и ему первое место. А город — не то, здесь жизнь иная. Он хотя и умный, слов нет, и опытный старик, а только весь ум и опыт у него особенные, таежные. Короче говоря, понимаю я, что в городской жизни я посильнее его буду, вроде и старшим в семье мне быть надо. И старика никак обидеть нельзя. И вот тебе первый вопрос, как тут поступить?

— Ну, Алеша, тут и думать нечего…

— А я знаю, — не дал он мне договорить, — знаю, что ты скажешь. Ты мне пока не отвечай. Ты слушай. Вот теперь она…

— Я-то чего! — засмеялась Катюша, будто и не дремала. — Я сама за себя сказать могу.

— Нет, Катенька, — мягко остановил Алексей, — ты одно про себя скажешь, а я про тебя скажу другое. То, чего тебе самой, может, и неловко сказать. Ну, ошибусь — поправляй. Вот она сержант. И я сержант. Речь сейчас не обо мне, а о ней. Катя — сержант, и не просто сержант, а медицинской службы; значит, чему-то она научилась. Дело тут не в звании вовсе, а в том, что выучилась она. И в том, что наука ей, я вижу, впрок идет.

— Ну, не так-то большую науку я одолела, — стараясь скрыть радостное смущение, заметила Катюша. — Это и всякий может.

— Ладно, — возразил Алексей, — значит, ты и так и этак, а хуже всякого не оказалась. А я знаю, наука ее уже за душу взяла, она теперь может хоть чему выучиться, даже доктором может быть.

— Леша, ну чего ты зря говоришь! — опять перебила его Катюша. — Доктору-то какое надо иметь образование!

— Не все сразу, Катенька, а была ты и неграмотной… — И продолжал, обращаясь ко мне: — И вот теперь, когда вовсе вернемся домой, непременно ей учиться надо. Не могу я это так оставить. На кого выучиться у нее хватит ума, посмотрим после. Не в этом сила. А останавливать человека, когда он вперед пошел, нельзя, не полагается.

Он замолчал, задумчиво вороша головешки.

Катюша лежала, опершись на локти и покусывая сорванную былинку. Пепел от костра редкими снежинками падал ей на голову.

— И в чем же заключается проблема? — осторожно спросил я и тут же с досадой подумал, что словечко вырвалось у меня казенное.

Алексей обычно придирался к таким оборотам речи, но на этот раз, видимо, не заметил.

— Вот ей-то бы и не вымолвить, — качнул он головой в сторону Катюши. — а я скажу. Так. как у нас с тобой принято, по душам, начистоту. — И тихо, но торжественно закончил: — О сынишке мы с ней думаем. Будет сын. Понимаешь, сколько лет ждали…

И сразу мне стала ясной непонятная прежде фраза из письма Алексея. Катя чуть-чуть отвернула лицо, так что стал виден ее строгий профиль. Не от пламени, конечно, играл румянец у нее на щеке. И, как далекая-далекая и нежная мечта, маленькой звездочкой отражался под ресницами, на зрачке, отблеск костра.

— Видишь, дело какое тонкое, — немного погодя начал опять Алексей, — больше я о нем и говорить не буду. Тут надо еще подумать и разобраться. Тогда только решить. Главное, ни тому, ни другому делу мешать нельзя. Вот тебе и второй вопрос. Тут я от тебя, пожалуй, сейчас и ответа ждать не стану. Тоже подумать надо. А вот теперь о себе еще поговорю…

— Леша, — вслух закончила какую-то свою мысль Катюша, — так ведь у нас теперь своя бабушка будет…

— Видишь, Катенька, бабушка бабушкой, а тебе тоже будет тогда не легко, вот о чем забота моя.

Катя опять задумалась. Повернулась на бок, вытянулась, сняла пилотку, подсунула ее вместе с ладонями под щеку и мягко, только движением губ, улыбнулась.

— Ну, говори, Лешенька, дальше.

— Да. Так вот. Скажу я снова: я сержант, три награды у меня, к четвертой представлен. А в звании в прежнем остаюсь. Почему это? И не думай, что досадно мне. Нет, все правильно. Я тебе просто объясню: делать, что мне ни дай, я могу хорошо, а распоряжаться, командовать — не умею. И не оттого, что грамоты у меня маловато, — это дело наживное, посади за парту, так тоже выучусь, — а как хочешь, склонности, чтобы командовать, нет. Да только ты и так не подумай, что засохнуть я на одном деле хочу, — как тяпал я, скажем, пять лет тому назад топором по бревнышку, так до конца жизни и тяпать. Нет. У меня всегда все мысли к тому направлены, чтобы новым делом заниматься, да потруднее. И потом, мне обязательно на ногах быть надо, долго усидеть не могу. Вдруг в тайгу или на реку захочется — подхватил ружьишко и пошел. И не то что добыча мне нужна, это дело десятое, а просто ходить тянет. Вперед бы да вперед!

Алексей встал, снял с себя телогрейку и набросил Кате на ноги. Она лежала с закрытыми глазами. И, как это бывает, когда человек счастлив, не улыбка, а какое-то внутреннее сияние блуждало у нее по лицу.

— Леша, мне тепло, не надо, — не открывая глаз, сказала она, и еще большей радостью засветилось ее лицо.

— А я думал, ты уснула! — удивился Алексей. — Поспи, Катеиька. А теперь я скажу тебе, — повернулся он ко мне, — как дело складывается. Вот был я дома, ну конечно, заглянул на завод. Про встречу и про все другое я тебе рассказывать не стану, в письме об этом писал. Главное в чем? Позвал меня директор и говорит: «Кончится война, вернешься домой, Худоногов, я тебя начальником биржи сырья поставлю». Ну, от прямого ответа ему я тогда уклонился, а теперь все думаю: «Нет, Алеха, не твоего характера это дело».

И тут вот какое соображение мне приходит в голову. Ставят на заводе сейчас новые станки, цех мебельный открывать собираются. А мастеров хороших нет. Ладно. Вот и заела меня мысль такая: вернусь — не кем другим, а… столяром-краснодеревцем буду. Плотничать и так, что попроще, давно я умел, а столярничать — дело интересное. Не табуретки делать, а, знаешь, какие-нибудь хитрые штуки такие, с разными выкрутасами. Терпения у меня хватит, и рука, думаю, правильно понесет. И вот тебе третий вопрос: может, мне лучше не столярничать, а покрупнее что делать, дома, что ли, строить?

— Как тебе на это ответить, Алеша… — сказал я. — На мой взгляд, не идет тебе мелкая, ажурная работа, тебе действительно надо бы что-нибудь покруинее. Опять-таки рубить простые деревенские избы неинтересно, а строить большие дома самоучкой, сам согласись, трудно.

— Вот, — вскипел Алексей, — опять он это слово. Трудно! Ты говори прямо: не дадут мне большие дома строить, коли я не инженер и не техник. Да?