Иван Рахилло - Лётчики

Андрей перестал хлопать сапогами, всё становилось безразличным.

Волк легче Андрея переносил атмосферные влияния, но давал себя знать голод — сахар не помогал, и Волк пошёл на уступку.

— Шесть тысяч девятьсот! Машина начинает проваливаться!

— Как муха? — Андрей стыдился выказывать перед Волком своё малодушие.

— Муха давно замерзла. Как ты?..

Андрей ничего не ответил, будто не слышал.

— Клинков, как ты себя чувствуешь?

— Трудновато дышать… Не хватает…

«Сдался», — подумал обрадованно Волк.

— Значит, домой?.. А то, может, попрём бога за бороду хватать?

— Нет, уж хватит! — быстро согласился Андрей.

— Тогда держись! Закладываю пике!

Довернув прощальные полкруга, Волк резко отжал ручку от себя, и машина, как с обрыва, рухнула в бездонную пропасть. Голова у Андрея откинулась назад, он ухватился за турель и встал на ноги. Ветер хлестал по лицу морозными вениками, уши захлопнуло, словно на них упали чугунные задвижки, стальные ленты стяжек выли. Хотелось свистеть, орать, выть от восторга быстроты, — а может, он и орал, — он не слышал собственного голоса, ветер набивался в рот, как пакля. В мозгу пролетали слова, не имеющие по смыслу никакой связи между собой: сатана — Вагнер. Почему Вагнер? (Ага, слышал по радио!) Вагнер — удар — ударь…

Буйство охватило Андрея.

Но что это? Ломит виски… Какая нестерпимая боль! Что-то уж долго?.. Не пора ли?.. Самолёт продолжает падать. Андрей быстро глянул на альтиметр: пять тысяч. Вслед за этим удивление его перешло в тревогу. Тревога возникла от положения туловища Волка: он как-то странно навалился грудью на управление. Андрей растерянно потряс его за плечи — голова безвольно завалилась в угол кабины. «Умер». Стрелка указателя высоты продолжала падать, самолёт развивал сумасшедшую скорость. Андрей знал, что показание прибора запаздывает: до земли гораздо ближе… Через голову Волка он попытался достать до ручки управления, но это была немыслимая затея. Тяжелое, невидимое море, разрастаясь, надвигалось на него — все ближе и ближе. Андрей быстро метнулся в свою кабину, к запасной ручке управления, но тут он вспомнил, что ручка и фуражка выпали. Не помня себя, он ухватился за башмак второго управления и, напрягая согнутую спину, с нечеловеческим усилием начал тянуть его на себя. Рычаг был слишком мал… «Успею или нет?» Одна эта мысль застыла в голове.

Волк пришёл в сознание от встречных потоков ветра, тотчас же чутьем он определил положение машины и, схватив ручку, медленно, с величайшей осторожностью вывел самолёт в линию горизонтального полета. «Спаслись…» Альтиметр показывал три с половиной тысячи. «Вот это да, — удивился Волк, — упал с Казбека?.. Уже второй случай…»

«Обморок». И Волк быстро произнес слово наоборот: «Коромбо, коромбо, коромбо, коромбо». Произнося механически слово, он не забывал, однако, добавлять оборотов, чтобы прогреть мотор. «Коромбо, коромбо, коромбо, коромбо… Обморок!.. Коромбо, коромбо…»

Льдинки пота висели по краям шлема. Волк ощущал в теле слабость. Интересно, заметил ли Андрей его обморочное состояние? Он обернулся: Клинков пристраивал оборванный шланг телефона.

— Ну, как тебе нравится такая фигурка? — с деланным молодечеством засмеялся Волк.

Андрей не отвечал.

— Клинков!

— Алло?

— Трухнул, спрашиваю?

— Да уж!..

— А я люблю! Правда, на больших высотах пикировать долго не следует. Резкий переход опасен для кровеносной системы. Организму надо давать осваиваться с переменой давления!

Андрей промолчал. Сердце ещё скакало, но постепенно он овладел собою. В кромешной мгле, слева и внизу, проплывали огоньки. Волк внимательно рассматривал карту.

— Проходим над рыбацким поселком!

Машина, как взнузданная, терпеливо и монотонно ввинчивалась в ночь. Серые лохматые облака изредка окутывали самолёт. Волк шёл с легким снижением: вдали уже виднелось пепельное сияние над городом. Сияние служило ориентиром направления.

— А здорово я над тобою подшутил?

— Я уж думал — конец, — простодушно признался Андрей.

Справа, по чёрному бархату темноты, медленно полз красный светлячок.

— Поезд!

Обогнав огонёк, самолёт быстро подвигался к городу. Андрей растирал занемевшие руки. Усталость и нервное напряжение давали себя знать.

Вот уже и город: тысячи огней помаргивают, словно развеянные угольки костра. Волк включил сигнальные огни. Самолёт, разукрашенный, как елка, шёл низко, над самыми крышами. Перевалившись за борт, Андрей узнавал улицы. Вот сад. В раковине играет оркестр. По главной улице проходят гуляющие. Гостеприимно светят витрины магазинов. Как хорошо сейчас прогуляться бы с какой-нибудь девчонкой!

Будто огромная разноглазая рыбина, торжественно плыл самолёт, уходя из золотой сети городских огней во тьму…

Покружив над аэродромом, Волк прицелился и пошёл на посадку. Андрей выбрался из кабины и побежал как будто на чьих-то чужих, деревянных ногах. Он ещё находился под впечатлением высоты и от этого иначе смотрел на людей и вещи, ожидая от товарищей участия и беспокойства за их отсутствие, но ребята встретили его без удивления и даже с признаками неприязни.

— Разлетались, черти! — с сердцем сплюнул Гаврик. — Из-за вас разбор полетов задерживается. Жрать, как собака, хочу. И автобус в город уже ушёл…

Андрея так и подмывало рассказать кому-нибудь о полёте. Как во сне, перед ним проходили облака, закат, стремительность падения, оживлённость городских улиц, но он забывал, что каждый из товарищей живет сейчас своим. Сколько раз он сам, стоя на старте и встречая прилетевших, замечал на их лицах отчуждённое, самосозерцающее выражение. Редко кто отзывался на приветственный кивок головы: каждый ещё находился под впечатлением полета и внутреннего напряжения от выполнения посадки. Самолёт становился в ряд с другими машинами, мотор, доработав остатки бензина, затихал, летчик устало отстегивал ремни и постепенно переключался на землю. Так это происходило и с Андреем. Отойдя в сторону, он молча курил папиросу и пренебрежительно, как хорошую знакомую, рассматривал на небе Большую Медведицу.

Командир звена бежал с каким-то распоряжением.

— Домой! Разбора не будет!

Андрей устало побрёл в столовую.

В полётном листе, куда заносилась работа мотора и характер выполненных полётов, Волк вписал своей рукой: «Полёт по маршруту на ориентировку». Остальное было скрыто.

В этот период воздушный флот густо насыщался свежими людьми. В отряд прибыл новый комиссар, Ираклий Чикладзе, партийный работник с Грозненских нефтепромыслов.

Знакомить комиссара с работой лётчиков взялся сам Волк, решив с первого полета воспитать в нём уважение к этой профессии и навсегда отбить охоту вмешиваться в работу командира.