Мариэтта Шагинян - Кик

Ой, плачьте, плачьте, выплачьте глаза!
Оплакивайте, сестры, мать честную,
Оларию-игуменью! Нет боле
Заступницы, советницы святой,
Нет матери Оларии меж нами!
По келиям насыпали овес,
Коней поставили храпеть и топать,
На паперти огонь проклятый вздули
И корм в котлах варят для супостата…
О, горе, горе, горе православным!

Где выроем, Олария, могилу?
Где старые твои положим кости?
Глядите, сестры, точно восковые
И рученьки и ноженьки ее.
Не трогают ни тлен, ни хлад, ни сырость
Ее костей. Наплаканные веки,
Как полотно изношенное, белы,
И светится сквозь них живой, как будто
Горящий, зрак… О матерь, матерь, матерь
Олария. Восстань с одра, спаси нас!

Осиротели божьи храмы наши,
Укрыли нашу нищету леса.
Не мы ль не женскую несли работу,
Пахали, сеяли, взрывая камень,
К монастырю себе мостили путь?
Дивился нам, сестер не обижая,
Язычник-горец. А когда обитель
Меж зелени садов главой восстала,
Как утица всплывает из воды,
И разлила окрест благоуханье
Своих колоколов, — на зов умильный
К нам разве не сворачивал прохожий
И странник-пешеход не забредал?
Равно гостей монахини встречали,
По облику не делали различья,
Для каждого уху и хлеб душистый
Черница домовитая несла.

Молчи! Довольно! Сеяли, пахали!
Зато теперь, безумная старуха,
Курятница, хозяйка, скопидомка,
Зато теперь и грянул божий гром
Над головами! Сеяли, пахали!
Подсчитывали выручку под вечер,
Гостей кормили! Нагребали кружку!
Не сеять, не пахать, а глохнуть, слепнуть.
Язык свой вырвать, руки отрубить
Нам надо было… О, куда бежать,
Куда бежать от мира!

Воздержись!
Скора ты старость языком порочить.
Труп матери Оларии не предан
Еще земле. Игуменьей тебя
Пока никто над нами не нарек.

Игуменьей! Ты, старица, в лесу
Пред соснами да сусликом ужели
О выборах душою помышляешь?
Да что тебя — ни гнев, ни гром, ни враг,
Ни кони в алтаре не проучили?

Дондеже не прислал митрополит…

О!

Вот вам, вот вам, вот!

Сестрица!
Рипсимия!

Нет, не сестрица я!
Княгиня я, — опять княгиня Ольга
Собесская!

Уж двадцать лет, как умер князь Игнат
Собесский — муж мой, Пензы губернатор.
Ни крепкие затворы на дверях,
Ни когти императорского герба,
Ни синие жандармские мундиры,
Ни золото в отцовских сундуках
Его спасти от смерти не сумели!
…Я замуж вышла. Светлый брачный пир
Был бомбой разнесен. Мы схоронились
Меж четырех, напуганные, стен,
Балы, собранья, зрелища покинув.
Но адская разорвалась машина
Под нашей спальней. Сыном тяжела,
Дрожала я за каждый шаг супруга,
Любимого хотела я собой
Укрыть: не ел, не пил, не спал он,
Покуда я не съем, не выпью, прежде
Чем он, не лягу на кровать. Однажды
От свекра мы в карете возвращались,
Ребенок был у груди. Князь Игнат
Шинель свою на плечи мне накинул…
Вдруг просвистела сквозь окошко пуля,
И вздрогнул сын, и челюсти его
В предсмертной судороге грудь мне сжали…
Вскричал тогда непозабытый голос:
— Вон из кареты! Вот он, губернатор! —
Треск выстрела — и умер князь Игнат…

Оставь воспоминанья. Ночь идет.
Игуменьи Оларии останки
Пора предать святому погребенью.

Царю небесный, разве твой чертог,
Прибежище измученных, — надежней,
Чем крепкие земных царей замки?
Укрылась я от мук в монастыре,—
Но тот же враг, захлебываясь кровью,
Мальчишка, сын убийцы князь Игната,
Клыком изрыл смиренную обитель
И скотским в ней навозом наследил.
Ужели прав был старый ловчий деда,
Что крепостные помнил времена?
Мне, девочке, твердил он: «От медведя
Коль хошь уйти, так надо на медведя
Идти, дружок».

Так, господи, помилуй!
Воззрят на тя, которого пронзили…
Евангелья за упокой читайте!

«…Убить его искали иудеи
За то, что он не только нарушал
Субботу…»

«…Истинно вам говорю,
Аз воскрешу его в последний день…»
Сестра Рипсимия, молись!

«Огонь,
Огонь пришел я низвести на землю!»

Воистину сестра ума лишилась!
Читает «в запаление огня»
Взамен «за упокой».

Эй, бог вам в помощь!
Кого хороните, святые жены?

Оларию-игуменью. Не ты ли,
Честной отец, отшельник здешних мест?
Есть у меня покойницы письмо
К отшельнику, отцу Нафунаилу,—
К нему и шли мы всем монастырем.