Николай Горбачев - Ударная сила

Он же приехал за мной в день выхода из госпиталя. «Куда, Сергей Александрович, в гостиницу?» — «Нет, на испытательную площадку». — «Зачем вам туда? Отдохните в гостинице, все равно завтра с утра в Москву...»

Он неохотно согласился, когда я настоял на своем — ехать на площадку. Меня качало от воздуха, солнца, долгого лежания.

В прохладе подземелья столкнулся с инженер-подполковником Шугой, обрадовался ему, как родному: «Василь Назарыч!» Забросал вопросами: как? что? Нижняя губа у начальника радиотехнической команды отвисла, крапчатые, светлого оттенка глаза озабоченно сощурены, нос вроде больше вытянулся. «Дела как сажа бела, Сергей Александрович. Испытания остановлены».

Да, милейший Василий Назарович...

В координатной сразу увидел: стеклянные дверцы раздвинуты, блоки «сигмы» вытащены... Вот почему Овсенцев уговаривал не ездить на площадку! Наши взгляды с Овсенцевым встретились, и он мрачно сказал: «Шеф вернулся в Москву, потребовал чертежи и расчеты «сигмы». На другой день придумал переходную цепочку в схеме. — Он помолчал, нагнув лобастую, щетинисто-рыжую голову. — Вот делаем, но, сколько ни латай, зипун-то старый! В Москву вам надо, Сергей Александрович...»

Так, так... Выходит, товарищ ведущий конструктор, там, где ты рукой замкнул напрямую, Главный конструктор переходную цепочку поставил, и все?..

На пороге квартиры меня встретила Леля, отступила в испуге: «Ты болен? Бледный...» «Нет, Леля, устал, в Кара-Суе сорок градусов...»

Снимая пиджак у вешалки, забыл об осторожности — руки открылись, еще перебинтованные. Кинулась: «А это что? Что такое?!» — «Так, ерунда...»

Она глядела расширенными глазами, что-то постигая, потом опустилась как-то медленно на стул, расплакалась: «Теперь понимаю, понимаю! Звонки Кости и Алексея... Алексей говорил: мол, Лелька, он герой, цени его... И еще какие-то слова...»

Поди распознай этих женщин! Стал успокаивать, гладил по голове — она вся в жестких, уложенных одна к одной трубочках бигуди...

Подошел Сашка: «Как же, папа?» — «После, Сашок, после».

В лаборатории глухота, как в склепе. Может, отвык, просто давно тут не был? Что ж, больше месяца... Но ведь такие перерывы случались и раньше, но чтоб сердце, как в тисках, такого не было.

Позвонила Асечка, секретарша шефа, тягуче-вибрирующим голоском протянула: «Сергей Александрович, с приездом... Как ваше здоровье? Просит Борис Силыч».

Зачем бы?

В комнатке позади большого кабинета полумрак, музыка чуть слышна — будто из далеких миров, сквозь толщу километров... Асечка провела сюда. Значит, принимает на доверительной основе.

Шеф поднялся из-за стола. Тревожный и вопросительный взгляд, задержанное пожатие руки. Простой, обычный, даже немножко растерянный человек — за такого в огонь и в воду...

«Здравствуйте, дорогой Сергей Александрович! С приездом... Все ли благополучно?»

«Как на собаке зажило».

«Ну, прекрасно, прекрасно! — И сразу деловой взгляд мимо, в пространство. — Вы познакомились с изменениями в «сигме»?»

«Да, цепочка улучшает условия наведения ракеты на цель, делает это наведение как бы более эластичным...»

«Вот, вот! Совершенно правильно».

«Но принципиально нового, Борис Силыч...»

«Не дает? Так? Это я уже слышал не только от вас. Проконтролируйте: нулевой приказ о введении цепочки возможно быстрее должен поступить на объекты...»

Вот и все. Больше нечего было тут оставаться.

В лаборатории, когда вернулся, сотрудники обступили молча. Сказал им: «Берем под контроль нулевой приказ по «сигме», а еще... включайте шкафы с новой «сигмой» на ускоренную прогонку».

В этот день на стартовой позиции расчет сержанта Бобрина, приданный (так распорядился лейтенант Бойков на утреннем разводе) заводской бригаде, целый день не покидал позиции.

Работали уступом: на одних установках уже шла вовсю «чистовая» проверка действия оборудования; на других заканчивалась отладка подъемников, силовых шкафов; на третьих только-только раскладывался «пасьянс» из проверочной аппаратуры.

На стартовой установке бобринского расчета как раз подходила к концу «чистовая» проверка: солдаты вместе с настройщиками второй день опробовали двигатель подъемника, контролировали, как накатывалась и сламывалась, точно нога в колене, металлическая стрела, проверяли, равномерно, без сбоя ли набегают тросы на барабан лебедки, проходит ли сигнализация... Сержант Бобрин, по-стариковски плотно сомкнув губы, точно боясь, что ненароком откроет их и тогда выпорхнет вся сосредоточенность, то и дело ходил по тропке от установки к пункту управления, горбившемуся среди сосен. В аппаратной за узким столиком сидел лейтенант Бойков, взъерошивая пятерней светлые блестящие волосы, расстегнув ворот гимнастерки, тыча пальцем в «синьку» — большой лист схемы, точно скатерть, устилавший стол, — бросал: «А давайте теперь эту цепь!» И устремлял взгляд на лицевые панели блоков, на частые, словно пуговицы-клавиши баяна, рядки сигнальных лампочек.

На лейтенанта Бойкова и сержанта Бобрина было интересно смотреть, когда возникала неожиданная заминка и они низко склонялись над схемой: над столом замирали две светлые головы, обе вихрастые — у лейтенанта вздыбился на макушке вечно торчащий, неприминавшийся хохолок, у сержанта — два вихра, как два застывших сжатых колечка спирали. У них много общего: оба почти одногодки — пока Бойков кончал училище, Бобрин те же три года прослужил в зенитной артиллерии, а теперь вот в ракетчиках, так что осенью выходило ему увольнение в запас. У сержанта лицо покрупнее — скулы выпирают; у лейтенанта оно узкое, помельче, на верхней губе темно-русые усы. А вот ростом Бойков вымахал выше Бобрина: когда сидят и головы их рядом, спина лейтенанта выгибается вполколеса.

И в этот день с утра была загвоздка. Бойков с Бобриным — голова к голове — разговаривали чудно:

— Значит, не маячит, Бобрин?

— Не будет.

— Двадцать шесть вольт с этих клемм идут сюда, потом сюда...

— Еще сюда заходят.

— Шуруплю, шуруплю... Не подберемся, Бобрин?

— Прозвонить надо общую цепь, товарищ техник-лейтенант...

— И что? Задача с тремя неизвестными?

— Отсеем два.

— Попробуем.

И пробовали. Имитировали сигналы с «пасеки», смотрели, как они проходят, бегали по тропке от пункта управления к стартовой установке, и опять Метельников коротко бубнил в трубку: «Есть, нет...» А потом лейтенант Бойков резко разгибался над столом, откидывался на спинку железного стула — стул под ним тоскливо скрипел. Пальцы, длинные, будто карандаши, выстукивали дробь прямо по «синьке», и Бойков раздельно произносил привычную фразу: