Ирина Нолле - За синей птицей

— Не бойся, малютка, — через плечо бросила ей Эльза. — До смерти ей еще далеко. Не воровка я? — Нюрочка стояла перед ней, вся побледнев. — А мне плевать на всех на вас, воровки вы или еще кто! Если бы ты не шкодничала, а хоть пришла ко мне и попросила — я бы тебе нашла, откуда поддержку дать. А ты, дрянь позорная, бригады обворовывала, мы друг в дружке стали сомневаться. Понимаешь ты это? Воровка… Не воровка ты, а… — Эльза тряхнула Нюрочку. — Мы слышали, как ты Маринку здесь обозвала, каким словом обложила…

— Ладно, Эльза, — придя в себя, сказала Марина. — Пусти ее…

— Прощаешь, что ли? — насмешливо сверкнула глазами Эльза, и на щеках ее появились милые, веселые ямочки.

— Не прощаю, а не хочу с ней разговаривать. Она совсем сошла с ума с этим своим Мишкой.

— Значит, прощаешь… Ну, а я вот прощать не умею… За то и срок в десять лет огребла. И Нюрочку не прощаю, потому что не я одна тут заинтересована, — значит, и прощать и судить ее все вместе будем. — Она отпустила руку Нюрочки. — Вали отсюда. Да послушай мой совет: иди к начальнику, проси, чтобы отправили тебя отсюда по-хорошему. А то ведь знаешь?.. Недосчитаются как-нибудь одного человека на поверке.

Нюрочка судорожно всхлипнула и выбежала из цеха. Несколько минут в цехе царила гробовая тишина.

— Так, — сказала, наконец, Марина и посмотрела на стол, где лежали аккуратные пачки варежек. — А с ними что делать?

— Брось ты, Воронова, интеллигенцию разводить! — хлопнула ее по плечу Даша Куликова. — Растолковали тебе, что делать, вот и действуй. Пошли, Эльза. Мои, наверное, уже закончили… Мы сегодня в зоне, стрелок у нас заболел. Начальник заставил ящики из-под шерсти подготовить к отправке. Весь двор завалили.

— Это куда же их? — поинтересовалась Нина.

— А это нас не интересует. Приказано вынести за зону и сложить у помоста. Теплушка подъедет, погрузим. Кончился, пацаночки, ваш курортный сезон. Счастливо оставаться, бригадир! Зайди, Соловей, ко мне в барак перед отбоем, если время найдешь.

Эльза тоже помахала Марине рукой, кивнула девчонкам, и они ушли.

— Вот тебе, Маришка, последний десяток. Это я рядом с той ямкой нашла. Зачем, думаю, им оставаться? — Нина положила на стол еще одну пачку варежек. — Это, видно, Нюрочка вторую партию готовила.

— Ну что же, — вздохнула Марина, — давай подсчитаем… Только, я думаю, у нас получится все сто пятьдесят процентов…

— Сто пятьдесят нельзя, — решительно сказала Маша. — Надо сто два — сто три, не больше.

— Нет, надо процентов девяносто, — вмешалась Вартуш. — Никто не сможет в первый день дать норму, а эти наши и подавно.

— А остальные куда? Ну, Маша, и задали вы мне задачу! — Марина отодвинула лишние варежки. — Здесь их штук сорок осталось.

— Куда? — Маша призадумалась, потом глаза ее блеснули. — А вот куда, — она указала рукой на печку. — Еще ведь не топят. Мы их сейчас чин чинарем туда положим, а завтра у нас разгон будет. А то ведь понимаешь сама, что получится? Сегодня — девяносто семь процентов, а завтра что?

— Ладно, — Марина безнадежно махнула рукой, — прячь.

После отбоя Марина сидела на верхней ступеньке крыльца и ждала Машу, которая пошла в барак к Куликовой.

«Вот, — с горечью размышляла она, — вот тебе и очередное боевое крещение… А я представляла, что отсиживаюсь в окопах… Да тут только успевай обороняться. Они меня и читать упрашивали, и в контору спровадили все только для того, чтобы я ничего не заметила. Так и верно — ничего я не заметила: как они туда бегали, как эти варежки приносили… На глазах, можно сказать, вокруг пальца обвели».

Но все-таки Марина не была лишена чувства юмора и улыбнулась: «Здорово они все это обделали! И нечего сидеть и страдать. Как это Даша сказала: „Брось интеллигенцию разводить“. За девчонками замечаю, что у них от слез до смеха — одна минута, а сама-то хороша! Перед обедом чуть Мышку не стукнула, потом слезу пустила. А эту Нюрочку-то стоило бы проучить… Если бы Даша вовремя не вошла, то была бы у меня вторая крестница на лагпункте… Интересно, что бы сказал тогда капитан Белоненко?..».

За углом послышались сдержанные голоса. Кто-то остановился за углом барака.

— Одних сорочек ночных шелковых три дюжины в шифоньере лежало…

— С кружевами?

Марина узнала голоса. Это разговаривали Гусева и Соня Синельникова. Должно быть, возвращались после работы из столовой.

— А зачем столько много? — почтительно спросила Соня.

— У меня три меховых манто было: котиковое, беличье и кротовое.

Соня вздохнула — они стояли совсем рядом с крыльцом. Марину видеть не могли — лампочка на столбе не горела.

— Беличье… — с завистью повторила Соня. — Это сколько ж на него надо белок убить?

— Ну, не знаю… Может, пятьдесят, может, больше… Я этим не интересовалась.

— У меня тоже было пальто… Новое почти. С таким коричневым воротником шалью и манжетами. Красивое тоже было…

— Красивое… — Гусева мелко рассмеялась. — Какая ты… неотесанная, Сонька! Что там может быть красиво — какая-нибудь крашеная собака на воротнике. Вот если бы тебе показать, что у меня было! А знаешь, — Гусева понизила голос, — если бы мы сейчас очутились на воле, я бы тебе кое-что подарила, честное слово!

— А что у вас могло там остаться? Ни у кого сейчас ничего не осталось, все пропало.

— У кого — не осталось, а у кого, может, и прибавилось… Ну, иди отдыхай. Я тоже к себе пойду.

Марине хотелось окликнуть поднимающуюся на крыльцо Соню, но она раздумала: девчонка намоталась за день, пусть ложится спать.

Синельникова прошла мимо, так и не заметив Марину.

Прошло еще минут пять — десять. Маши не было. Марина поднялась и пошла в барак.

Тихо… Все спят. У стола сидит тетя Васена. Вяжет бесконечный «подзор». Где и когда ей понадобится это украшение?

Марина сняла ботинки и осторожно пробралась к своему месту. Проходя мимо койки Сони, она увидела, что девушка лежит на спине, закинув руки за голову. Глаза ее были открыты и неподвижно смотрели в потолок.

— Не спишь? — Марина нагнулась к ней.

Соня медленно перевела на нее глаза:

— Ты, бригадир? — Она повернулась и приподнялась на локте. — Не спится… Скажи, Мариша, какая это шуба — котиковая? Пестренькая, наверное, блестящая… Есть такие кошечки — пушистые…

«Вот оно что… Запали ей в душу россказни Гусевой…».

— Нет, Соня. Котиковые шубки черные. Мех короткий, блестящий. Очень дорогой мех.

— А еще какие шубы есть?

— Разные есть… Я, наверное, не все знаю.

Что-то тревожное было в глазах Сони, в напряженном ее лице, в самом голосе.

— А разве бывают такие брошки — одни бриллианты в них? Или, например, зачем человеку целая шкатулка колец, и сережек, и часиков золотых? Зачем они ему, если он их не носит?