Никита Павлов - Чужаки

— Кто такой будешь? Поди новый налог привез?..

Алексей подошел к столу. Поздоровавшись, сел на табуретку. Одноглазый смерил его недоверчивым взглядом и бочком отодвинулся в темноту. В комнате на минуту воцарилась неловкая тишина. Алексей поднялся, всмотрелся в лица мужиков. Все они показались ему одинаково мрачными.

— Я из города, товарищи, — как мог спокойно сказал Алексей. — Поговорить с вами приехал.

— Видим! О налоге, значит. Мало еще грабите, — послышалось из угла.

— И о налоге, и о другом, — спокойно ответил Алексей, — а главное, о том, чтобы вы поняли политику Советской власти в деревне.

— Давно поняли, давно! — послышалось сразу несколько недружелюбных голосов.

— Скоро совсем без штанов оставите.

— Говорите одно, а делаете по-другому.

— На черта с ним толковать, выпроводить его отсюда!

Крики все усиливались, некоторые вскочили, затопали ногами, кто-то поднял костыль.

Алексей вынул кисет, положил на стол и спокойно, по-хозяйски, уселся на табуретку. Но когда начали кричать, что его надо выбросить в окно и выгнать из поселка, он снова поднялся и громко сказал:

— Товарищи! Я уполномоченный губкома партии, при ехал к вам обсудить обращение товарища Ленина.

Услышав о Ленине, собравшиеся стали сбавлять тон. Крики постепенно затихли, вскочившие на ноги стали садиться на свои места. Но один голос продолжал:

— Ленин-то говорит одно, а вы делаете другое. На словах вроде за середняка, а на деле шкуру с него сдираете…

— Нет, товарищи, — выждав, когда говоривший умолк, громко сказал Алексей. — Это не мы так делаем, а вы сами.

— Эва, хватил! Да что мы дураки, себе хуже делать?

— Вот не дураки, а так получается, — ответил Алек сей, — давайте-ка разбираться. Тогда и установим, кто прав, а кто виноват.

Собравшиеся приутихли. Алексей продолжал:

— Укажите мне хотя один закон или распоряжение Советского правительства, которое было бы направлено в обиду середнякам. Нет таких законов и распоряжений тоже нет.

— А Проню! Проню-то обобрали как липку, — крикнул одноглазый мужик. — Вот тебе и закон…

— О Проне я вам вот что скажу. Если он не кулак…

— Какой там кулак! — закричало сразу несколько голосов так сильно, что фитилек в черепке замигал, как будто бы его вынесли на ветер. — Своим трудом живет, батраков сроду у него не было. Самый настоящий трудовик!

— Так вот, если он не кулак, — продолжал Алексей, — даю вам слово, что завтра же ему вернут все до единой нитки. Извинятся перед ним, а виновных еще строго накажем. Накажем и тех, кто в коммуну силком гонит. За такое дело судить будем.

— Во! — крикнул одноглазый. — Это другой коленкор. Давно бы так надо, а то что это такое в самом деле…

К столу подошел невысокий в рваном зипуне, в стоптанных солдатских ботинках мужичок. Погладив редкую бородку, он погрозил сидящим пальцем и не торопясь заговорил:

— А я вам что говорил? Не может Советская власть супротив середняков пойти. Они ей не враги. Товарищ из города правильно говорит «сами виноваты». Это ведь местные власти куролесят. А кто их выбрал? Мы же сами власть им над собой дали. Нам их и к порядку призвать положено, а не огулом на Советскую власть лаять. — Он стукнул в грудь кулаком, — повысил голос: Мы своей кровью эту власть добывали. Она нам землю дала. А кто справедливые цены установил? Кулаков слушаем. А им Советская власть нож в горло. Пользуются нашим ротозейством.

Вот, значится, сами и виноваты…

Алексей качнул головой в сторону говорившего мужика и, извинившись перед ним за то, что перебивает, сказал:

— Правильно говорит товарищ. Не может Советская власть середнякам вред делать. Не может! Рабочие, батраки, бедняки — союзники середнякам. Они должны не обижать, а помогать им. И будут помогать. А середняки должны Советскую власть поддерживать и защищать. Это наша народная власть. Отдельные ошибки отдельных людей — дело поправимое. Только зевать не надо, а вовремя пресекать их. Если кулаки возьмут в деревне верх, то не только бедноте, но, и середнякам не поздоровится. Землю придется отдать, и снова золотопогонников на шею себе посадить. Выбирайте, кто вам дороже — помещики и кулаки, или свой брат трудовой народ? Подумайте как следует. К столу снова подошел одноглазый мужик.

— А что тут больно думать? — сказал он, широко раз водя руки. — Мы не супротив Советской власти, а супротив безалаберщины. Делайте вот так, как сейчас говорили, и мы встанем за вас горой. Кулаки, конечно, каждую щелку видят, куда клин можно вбить. Неграмотностью нашей пользуются. Почаще бы вот так-то приезжали к нам, оно, глядишь, и подружнее бы дело-то пошло. — И он подал Алексею жилистую, корявую руку. — Спасибо за добрые слова. И за Проню спасибо…

Когда Алексей прочитал обращение Ленина, в помещении снова поднялся шум, но теперь в голосах слышалась не озлобленность, а удовлетворение. Кто-то предложил послать Ленину телеграмму. Это предложение было принято единогласно.

День за днем Алексей все больше и больше убеждался в великой силе ленинского обращения. Каждый раз, когда он зачитывал его на собраниях и митингах, он видел, как большинство горячо одобряет ленинское обращение и как яростно встречают обращение те, кто видел в нем свой неминуемый конец.

Уезжая, Алексей радовался успехам своей работы в деревне. Теперь он понял, как правы были начальник училища и человек из губкома. Да, это была война за одного из главных союзников — за середняка. За мудрую ленинскую политику в деревне.

Окончить курсы краскомов Алексею так и не удалось. Однажды вечером их по тревоге вызвали к начальнику училища. Поджидая курсантов, начальник молча ходил около стола. Алексею казалось, что за последние дни он еще больше осунулся, постарел.

Когда курсанты собрались, начальник остановился, поднял руку, долго молча смотрел на курсантов, потом вздохнув, сказал:

— Кончилась ваша учеба, товарищи. Курсы придется закрыть. Завтра же разъезжайтесь по своим частям. — Он снова помолчал, подумал, махнул рукой. — Нет у нас времени учиться. Враги лезут со всех сторон. Сейчас на фронте дорог каждый боец. Вот разобьем белогвардейцев, тогда и за учебу. А теперь до свидания, желаю вам всего хорошего.

И вот прохладным осенним утром Алексей снова возвращается на родную батарею. В степи, всюду куда доставал глаз, заканчивали уборку урожая, молотили хлеба, сеяли озимые. Алексею то и дело встречались подводы со снопами, с зерном, с соломой. Громко звенели девичьи песни. В ответ на приветствие Алексея крестьяне стаскивали картузы, приветливо махали руками.

На развилке Алексей остановил шедшего за возом мужика в домотканной косоворотке с обветренным, широким лицом, обрамленным курчавой бородой. Поздоровавшись, Алексей спросил, как ему пройти к Михайловской роще. Мужик окинул Алексея суровым взглядом, недоверчиво пожал плечами и, помолчав, переспросил: