Никита Павлов - Чужаки

— Ну что ж, — улыбнулся Алексей, — так и запишем: я не я, и кобыла не моя. А потом попробуем все-таки докопаться, чья же это коняка. Пойди, Михаил, приведи главного карателя.

Появление Илюшки ошеломило арестованных. Ведь все были уверены, что партизаны прикончили Сумкина и они могут все свалить на него. Теперь же, когда сгорбленный, с трясущимися руками начальник карательного отряда встал рядом, они поняли, что их козыри биты.

— Гражданин Сумкин, — обратился Алексей к Илюшке, — мы хотим знать правду о том, кто составил вам список для ареста людей? Скажите об этом откровенно при всем народе.

— Список для ареста составили вот эти три человека, — сказал Илюшка. — Они и указали, кого как казнить.

Среди присутствующих крестьян поднялся ропот. Кто-то крикнул:

— Иуды, предатели!

— Душегубцы. А мы их за людей считали.

— Не верьте! Не верьте, православные, — махая широченными рукавами, забасил поп. — Его языком говорит Вельзевул, отродье сатаны. Это он, исчадие антихриста, свою вину на нас, на безвинных, хочет свалить.

— Ну ты, батя, мели, мели, да конец знай, — огрызнулся Илюшка. — А вот этому, Щербе, работнику твоему, который три десятины твоей земли засеял, я ведь только кавычку поставил, плетями али шомполами, а ты кавычку зачеркнул и два крестика своей рукой написал. Повесить, значит, чтобы… Уж чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Половина списка по твоей указке была написана. Думаешь, я буду скрывать?

Перепуганный поп только крестился и шептал молитву. А когда среди мужиков поднялась ругань, встал на колени и признался во всех своих грехах. Он просил только одного, чтобы ему дали возможность отмолить их. Примеру попа последовал и председатель. После того, как поп повинился, запираться дальше было бессмысленно. Начальник милиции тоже во всем сознался, но на колени не встал. Перечислив фамилии, которые были занесены в список по его указанию, он объяснил:

— Такие у моего отца усадьбу сожгли, землю и весь инвентарь отобрали, но все равно убивать их я не думал и не просил. Я хотел только их изолировать на время, чтобы не мутили народ там, где я отвечаю за порядок.

— Хороша сволочь, порядки строил, — не стерпел сидящий рядом с Алексеем пожилой партизан-башкирин. — Такой порядка тюрьма мала.

Поднимаясь с лавки, Алексей спросил у присутствующих селян.

— Все ли, товарищи, ясно?

— Ясно! Ясно! — закричали со всех сторон. — Кровопийцы, что еще разговаривать…

— Если ясно, тогда будем решать, что с ними делать.

Беззаконничать нам не след, простить им все это тоже нельзя. Давайте создадим трибунал, пусть он рассудит, как с ними быть.

Мужики пошумели и выбрали в трибунал двух партизан и трех мужиков. Через два часа трибунал вынес приговор.

«Именем народа, революционный трибунал партизанского отряда „Мститель“ совместно с представителями крестьян разобрал дело четырех бандитов, организовавших убийство в нашем селе одиннадцати человек крестьян, и в два раза большему количеству людей начисто содрали кожу со спины. Значит, сделали их калеками. Именем народного закона трибунал приговаривает:

1. Начальника колчаковского карательного отряда Сумкина, попа Предькина, председателя колчаковской управы Телегина и начальника милиции Стаканова — к смерти через расстрел.

2. Просить командира партизанского отряда немедленно выполнить постановление трибунала, чтобы всей другой белогвардейской сволочи было неповадно убивать мирных людей».

В этот же день несколько десятков мужиков подали заявление о вступлении в отряд. Они поняли, на чьей стороне правда и сознательно пошли защищать ее.

— Ничаво, — прощаясь с мужиками, сказал пожилой башкирин, — не тужи, ребята, еще мало-мало терпи. Скоро колчаковский могилка всем аулом осиновый кол колотить будем.

Окруженные со всех сторон врагами, рабочие Миньяра, Сима, Златоуста и многих других заводов Южного Урала с трудом отбивали усиливающиеся атаки белогвардейцев.

Не переставая наращивать силы, колчаковцы стремились зажать партизан в кольцо, чтобы потом, сжимая это кольцо, уничтожить их.

По предложению Карпова партийная организация решила готовить отряд к прорыву и переходу через горы на соединение с Красной Армией.

В два конца вышли разведчики. Одну группу возглавлял Редькин, вторую — Карпов. Нужно было нащупать слабое место для прорыва.

В эту же ночь группа Карпова пробралась в ближайший заводской поселок и, благодаря тому, что один разведчик был жителем этого поселка, благополучно укрылась в двух домах.

Утром Алексей в волчьем тулупе, в расшитых красной шерстью пимах, в меховой шапке ходил по базару и под видом не то представителя военного ведомства, не то просто купца, выспрашивал, у кого он может купить партию пароконных саней.

Торговцы разводили руками.

— Вот поди ты, — размахивая большими рукавицами из косматой собачьей шкуры, говорил широкобородый, с заплывшими глазами на мясистом лице торговец. — Кто думал, что пароконные потребуются. Знать, так я такие бы и заказал Якову Степановичу. Да ведь черт вас знает, сегодня вам одно подай, завтра другое поднеси. Если повременишь, я покалякаю с ним, может, и сделает. Да сколько тебе их надо-то?

— Сотен семь, даже восемь.

— Ишь ты, сколько… Делами, вижу, не малыми ворочаешь. Кому же такая прорва понадобилась?

— Ну это, брат, секрет.

Торговцы загалдели, и все, как один, предлагали ехать к Якову Степановичу. Широкобородый схватил Алексея за руку.

— Ну так и быть, едем. Сам повезу. Пусть знает, ка кого покупателя я ему приискал.

Не успел Алексей еще как следует поговорить с другими купцами, как был усажен в санки и вместе с широкобородым уже катил по поселку.

Хозяина дома не оказалось, и Алексей согласился поехать за пять верст в лес в мастерские… Он рассчитывал в беседе с торговцами выведать нужные ему сведения о колчаковцах.

Вышедший навстречу приехавшим толстенький старичок с розовым личиком оказался тем самым человеком, чье имя с таким уважением произносили местные торговцы.

— Вот, Яков Степанович, — залебезил торговец, — оптового покупателя приволок. Целая прорва саней ему нужна пароконных, — и, заискивающе улыбнувшись, добавил: — Видишь, не даром кредит у тебя получаю. К Митрю Митричу не повез ведь его.

Розовое личико хозяина расплылось в улыбке, неожиданно он заговорил густым басом:

— Милости прошу в горницу. Чайку попьем, там и по калякаем.

Алексей вошел в помещение, снял тулуп, но снимать борчатку отказался.

— Нездоровится мне что-то, — сказал он озадаченному хозяину. — Согреюсь потом разве.

Вместо чая пили самогон. Яков Степанович наливал его прямо в чайные стаканы. Видя, как пьянеет гость, хотя и пил он немного, хозяин и торговец добросовестно поддерживали компанию.