Никита Павлов - Чужаки

Объясняя цель совещания, Алексей говорил:

— Наша дивизия состоит из пятнадцати батальонов.

Это значительно меньше того, чем располагает стоящий перед нами враг. Для перевеса нам нужно иметь хотя бы еще такую же силу. Попробуем достать ее в тылу врага, а если удастся, то и в его среде. Как только прорвем фронт, давайте пошлем вперед четыре-пять десятков коммунистов.

Пусть они поднимают там людей на борьбу с белогвардейцами. Пусть каждый попытается организовать восстание хотя бы в одном селе. Нет сомнения, что им помогут местные коммунисты и сочувствующие нам люди. Вот это и будут дополнительные пятнадцать батальонов, которых нам не хватает.

Возражений не было, и через каких-то два часа Алексей вместе с Ревесом инструктировал группу уходящих в тыл врага коммунистов, потом Карпов по этому же вопросу провел совещание с политработниками.

Когда загремели первые залпы орудий, Алексей беседовал с летчиками, прикомандированными к его дивизии. Здесь же на опушке леса стояли три самолета, до отказа нагруженные листовками и плакатами.

— Впустую не бросайте, — предупредил он затянутых в шевровую кожу авиаторов. — Каждый листок должен попасть в цель. — Вас трое, но вы можете заменить целый полк.

— Будьте спокойны, товарищ комдив, — отвечали авиа торы, — нам не впервые, маху не дадим.

Летчики говорили правду. Война не была для них новостью. На стареньких, не раз продырявленных вражескими пулями самолетах закаленные в боях авиаторы с энергией, присущей этому небольшому только что зарождавшемуся племени, дни и ночи геройски защищали Советскую власть.

Ночуя около машин, они в темноте устраняли повреждения в до предела изношенных аппаратах, чтобы днем снова висеть над врагами, забрасывая его бомбами, а больше всего воззваниями, плакатами, разящими стихами Демьяна Бедного.

— Мне хотелось сказать вам, — говорил Алексей, — что мы переходим в наступление, хватит пятиться, Москва не далеко.

— Давно пора, товарищ комдив. До чертиков надоело это дело. Вперед лететь куда веселее, чем назад удирать.

— Теперь все будет зависеть от нас, — продолжал Алек сей. — Если дружно навалимся, дело пойдет. Сила собралась не малая.

Довольные разговором с комдивом, летчики пожали ему руку, показывая на самолеты, сказали:

— Моторы барахлят. А новые только обещают, но ни чего, мы еще и на этих полетаем.

Распрощавшись с летчиками, Алексей поехал к артиллеристам.

К передовым частям Алексей подъехал перед самым наступлением. Бойцы встретили комдива радушно, но это не рассеяло в нем чувства неудовлетворенности и тревоги за судьбу наступления. Алексею казалось, что он не сделал многого из того, что надо было сделать для полной подготовки дивизии к атаке, что все это несделанное и недоделанное может пагубно отразиться на предстоящем деле, уменьшит порыв бойцов и приведет к срыву общего наступления.

С этими мыслями он вылез из окопа и вместе с бойцами третьей цепи побежал по зеленеющему ржаному полю. Вначале он хотел пробежать немного, но, увлеченный общим порывом, так и продолжал бежать к видневшемуся впереди березовому перелеску, пока не столкнулся с командиром полка Редькиным.

Явно рассерженный появлением комдива, Михаил держал его за рукав шинели и, загораживая дорогу, сердито говорил:

— Что ты делаешь? Али с ума сошел? Тебе командовать надо, а не лезть куда не следует. — И, наступая на подъехавшего вестового Алексея, как будто он был виноват в появлении комдива, закричал: — Сейчас же поезжайте в штаб! Ищут вас там. Два раза спрашивали, а здесь делать вам совсем нечего…

— Кто ищет? — спросил Алексей.

— Как кто? Начальство. Начальство ищет. Начальство, — ухватившись за это спасительное слово, повторял Михаил. — Два раза спрашивали. А здесь вам делать совсем нечего, убьют еще ни за что ни про что.

Алексей, и сам видел, что бойцы успешно продвигались вперед, и он поехал на командный пункт.

По дороге четыре бойца вели первую партию пленных колчаковцев. Пленные на ходу стряхивали с себя прилипшую к одежде землю, шумно переговаривались. Как видно, они не очень тяготились своим новым положением.

Проезжая мимо пленных, комдив обратил внимание на идущего впереди пожилого солдата в новой с иголочки шинели, в хороших яловых сапогах. Солдат, в свою очередь, тоже смотрел на Алексея и, как ему показалось, дружески улыбнулся. Придержав лошадь, Алексей повернул к колонне и, еще раз всмотревшись, узнал в пленном своего соседа Фому.

Оставив вестового с поручением привести Фому в штаб, Алексей поскакал дальше. Вскоре он выехал на бугор, усыпанный камнями. С другой стороны на бугор поднимались артиллеристы. На лафете переднего орудия, сдвинув на затылок фуражку, сидел гармонист. Прижавшись ухом к двухрядке, он усердно выводил «барыню». Рядом, то приседая, то подпрыгивая, «двигались ухающие плясуны.

Поравнявшись с артиллеристами, Алексей дружески помахал рукой.

— Поехали, друзья?

Любуясь весельем батарейцев, Алексей чувствовал, как к нему постепенно возвращается хорошее настроение.

В штаб отовсюду поступали сведения об успешном продвижении всех частей дивизии. Ознакомившись с ними, Алексей убедился, что подготовка дивизии к наступлению была проведена удачно.

Переговорив с Ревесом и сделав необходимые распоряжения, Алексей попросил привести к нему Фому. Ему не терпелось узнать о матери, о Тютнярах, о Карабаше.

Усевшись на стул, Фома долго молча смотрел на Алексея, потом, как видно, окончательно убедившись, что перед ним действительно сидит живой Алексей Карпов, вскочил на ноги.

— Ну здравствуй, Алексей Михайлович, — крепко сжимая протянутую руку, сказал Фома. — Вот уж не ожидал тебя здесь встретить. Угнали вас тогда из Карабаша, и все как в воду канули. Ни слуху ни духу. А бог-то, оказывается, спас вас — живой и большим командиром, вижу, стал. Дай-ка я обойму на радостях, — и он чмокнул прямо в губы взволнованного Алексея.

— Скажи, дядя Фома, как мама? — с нетерпением спросил Алексей.

— Да как тебе сказать? Вроде ничего, здорова. Недавно я ее видел в Челябе. Там живет теперь. Сам знаешь, в Тютнярах-то нельзя» ей. Постарела малость, и глаза побаливают, от слез поди…

— Что же она там делает? — продолжая волноваться, спросил Алексей.

— Знакомый у ней там есть. Кузьмой, кажется, его зовут. Человек, говорит, очень хороший, вот у них и пристроилась. Работает где-то на заводе. А что делает не сказала. О тебе сильно тоскует. Хотя бы, говорит, краешком уха о нем услышать. Тогда бы я не плакала, а песни каждый день пела.

— Неужели в Тютнярах и в Карабаше ничего не знают о Тургоякской шахте? — помрачнев, Спросил Алексей.

Фома отрицательно покачал головой.