Никита Павлов - Чужаки

— Смотри, не прошиби. Контрреволюция — это тебе не фунт изюму. Загорчиться можешь и ноги протянуть. Сумкин тебе не товарищ.

Калина потянул Редькина за рукав:

— Ну, ты торопись, а то сцапать могут. А я еще поду маю, посмотрю. Ивана Ашуркина не Сумкин, а красные кокнули. Это как, по-твоему?..

В полночь восемь человек во главе с Редькиным вышли из заброшенного овина и, озираясь, торопливо пошли к чернеющему лесу. У самой опушки Редькин остановился и, оглядев хмурые лица товарищей, сказал:

— В Самаре белые, в Уфе тоже. Придется к пролетариату на Урал пробираться. Если у кого сомнения какие есть, али духа не хватает, лучше воротиться. Мировой революции трусы не нужны.

— Чего зря говоришь, — огрызнулся Пронин. — Пошли, тайга-матушка не выдаст.

Мужики покурили, оглянулись на мерцавшие во тьме огоньки родной Гавриловки и один за другим потянулись в дремучую чащу.

Луганский с небольшой группой проверял насколько хорошо охраняются дороги и тропы на занятом его отрядом участке.

Рядом на гнедом белоногом мерине, с крутым, лоснящимся задом ехал Чугунков. Только что полученный чин прапорщика и новенькое с иголочки обмундирование радовали Чугункова. Его настроению как нельзя лучше гармонировало радостное летнее утро. Кругом, куда ни посмотришь, до самого горизонта стоял зеленый, шумящий, как море, лес. Пахло смолой и цветами. Дышалось легко и свободно.

Ехавший впереди группы прапорщик Чугунков, мурлыча веселую песенку, рисовал себе заманчивую перспективу. Вот он выиграет несколько больших сражений и непременно станет прославленным командиром. А как его будут любить женщины! Потом он стал размышлять о том, удастся ли ему сегодня вечером сыграть в очко или хотя бы в муху, и как отнесется к игре Луганский.

Примерно о том же думал и командир отряда. Всего за несколько недель он продвинулся от подпоручика до капитана. Если дело и дальше пойдет так, то он вполне может за два или три года дослужиться до генерала.

По обе стороны Луганского ехали его главные помощники: начхоз Назаров и Кузьма Зубов.

На кордоне, куда всадники сейчас подъезжали, было безлюдно. Только привязанная лошадь, да стоящая у окон телега указывали, что здесь кто-то есть.

Весело переговариваясь, всадники медленно подъехали к частоколу и, спрыгнув с коней, привязали их между баней и воротами.

В это время на крыльцо кордона выскочил отрядник. Он был явно смущен и на приветствие Луганского закричал, что было силы:

— Здрая жалая! Господин капитан!

На шум из сеней выбежал еще один отрядник. Поздоровавшись с приехавшими, он подошел к Назарову. Начхоз расправил белесые усы.

— Ну, как у вас тут?

— Ничего, течет, — и, покрутив головой, добавил: — Да такая чертяка, аж дух вышибает.

— Ой врешь поди, паря?

— Боже меня спаси врать вам, господин подпрапорщик, — обиделся отрядник. — Идите, сами испытайте. Хорошая удалась, как огнем палит, стерва.

В сенях на треноге булькал большой черный котел, плотно закрытый деревянным кругом. Из медной трубки, пропущенной через деревянное корыто, в другой котелок стекала грязноватая жижа. Нестерпимо пахло гарью. Луганский поморщился и, обращаясь к сидевшему около треноги отряднику, спросил:

— Это что же у вас здесь такое?

Вместо отрядника ему ответил Чугунков:

— Самогон гонят, Федор Кузьмич. Давайте сегодня трахнем как следует. В бой ведь скоро нам…

Луганский подумал и, махнув рукой, весело крикнул:

— Давай! Чего добру пропадать…

Сидевший у котла отрядник начал подбрасывать под котел сухие смолистые сучья. В котле еще сильней заклокотало. Второй отрядник схватил ведро и побежал к колодцу за холодной водой. Назаров с Зубовым взялись разбирать привезенную провизию, а Луганский с Чугунковым пошли проверять посты. Вернулись они часа через два, выкупавшись в горной речке, еще более веселые и довольные.

По примеру начальства отрядники двух передовых постов, проводив на кордон офицеров, тоже пошли купаться, оставив на посту для охраны оружия молодого неопытного бойца Тимошку. Бойцы третьего поста, стоявшего на самом перевале, зная, что впереди их стоит охрана, разостлали шинели и беззаботно забавлялись бельчонком, заставляя его прыгать с руки на руку.

В это время и подошел к передовому посту Алексей.

Он заметил Тимошку, лишь когда с ним поравнялся.

Карпов бросился бежать. Когда опомнившийся Тимошка выстрелил, Алексей достиг уже третьего поста. Дружинники бросились было к оружию, но двумя выстрелами из нагана Алексей одного из них убил, а двоих обратил в бегство.

Впереди — кордон и привязанные у частокола лошади, сзади — враги. Оценив обстановку, Алексей схватил форменную фуражку убитого отрядника и, нахлобучив ее на голову, побежал к кордону.

Луганский только что опрокинул вместе со всеми стакан жгучего первача и, мотая головой, делал усилие, чтобы вздохнуть, когда послышались выстрелы. Отдышавшись, он вместе с Зубовым и Чугунковым выбежал на крыльцо и там увидел подбежавшего к лошади человека в фуражке бойца отряда. Вначале он не мог понять, что же произошло. И только когда подбежавший к изгороди человек, торопливо развязав повод лошади Чугункова, прыгнул в седло, а с горы послышались крики дружинников, понял, что это не отрядник, и рванул из кобуры наган.

Алексей поскакал вперед. Поравнявшись с крыльцом, он выстрелил. Скользнув по нагану Луганского, пуля, срикошетив, впилась в руку Зубова, целившегося в голову гнедого.

Позади остались колодец, лошади, поленница дров, заросли молодого сосняка. Карпов уже приближался к опушке леса, когда почувствовал жгучую боль в руке. На миг потемнело в глазах, и он схватился здоровой рукой за гриву лошади. Выбравшись на большую дорогу и проскакав по ней версты две или три, Алексей подъехал к ручью, остановил гнедого, привязал к дереву. Потом оторвал листья репейника, приложил их к ране и перевязал руку лоскутом разорванной рубашки. Опасаясь погони, Карпов галопом поскакал по направлению к Златоусту. Там жил его сослуживец по германской войне.

…Пустовалов встретил друга с распростертыми объятиями. От радости собрался было за самогоном, но, увидев, что Алексей ранен, побежал за фельдшером.

Луганский узнал Алексея в тот момент, когда поднимал наган, чтобы выстрелить в него. Разгневанный неудачей, он решил, что во всем виноваты дружинники и приказал Назарову собрать их во двор.

— Распустились, — взмахивая кулаком, кричал Луганский. — Семеро одного бандита не удержали. Да знаете ли вы, какой это заядлый враг улизнул… Спустя рукава думаете воевать, разговорчиками разными заниматься, а службу за вас я буду нести. Забыли, что мы солдаты «Армии народной свободы» с грабителями боремся, с немецкими шпионами. Вы должны брать пример… — он хотел сказать «со своих офицеров», но видя, что все они пьяны, ткнул кулаком в первого попавшего ему на глаза дружинника, — вот с таких, преданных делу свободы, бойцов…