Регина Эзера - Колодец

Никакого ответа.

Заметив на тумбочке градусник, Рудольф хотел его посмотреть, но термометр уже стряхнули.

— Померим?

Никакого ответа.

Рудольф поставил градусник Зайге под мышку и сел на стул рядом с диваном, наверное, на тот самый, который ему пододвинули ночью. Тут он заметил норку в противоположном углу, возле нее был положен светлый кусочек — Рудольф пригляделся — белого хлеба. Кто же еще, понятно — Зайга сама вставала и бегала через комнату — ясное дело, босиком — положить эту крошку вместо предательски съеденного кусочка сыра.

— Это для мышки, да?

— Угу, — отозвалась Зайга, и ее щеки чуть порозовели.

— Что же, она приходит?

— Угу… Иногда одна приходит, а иногда две.

— Ты видела?

— Угу. Они выползают, когда гасишь лампу. Впотьмах. Лампы боятся, а луны нет. Когда луна светит, можно посмотреть. Поедят и потом танцуют.

— Танцуют?

— Угу, — порывисто подтвердила Зайга. — Танцуют и попискивают тонко-тонко.

Он не понял, то ли это плод ее воображения, то ли так было на самом деле. Танцующие мыши… Как в оперетте или как эстрадный ансамбль. А почему бы и нет? Почему это невозможно? Не потому ли, что до сих пор ему приходилось видеть только мышей, спасающих бегством свою серую шкуру? Может быть, это их брачный танец?..

— Я никогда не видел, как танцуют мыши, — признался Рудольф.

— Да?

— А что они едят?

— Они любят сыр, сало и очень-очень — подсолнухи, — охотно сообщила Зайга. — Зернышки вылущат и съедят, а шелуха остается,

— Правда? — переспросил Рудольф, удивляясь и мышам, и этой странной девочке, из которой до сих пор нельзя было слова вытянуть и которая вдруг разговорилась. Он подумал, что ребята чувствуют себя непринужденней без родных, присутствие которых их как-то сковывает. — Ну хорошо, давай вынем термометр. Наверное, хватит держать. Тридцать семь и два — прекрасно. Теперь посмотрим горлышко. Где у вас лежат чайные ложки?

— На кухне.

Он пошел на кухню. Марис, судорожно прижимая к груди каравай черного хлеба, отпиливал косарем толстый кривой ломоть.

— Ты что, с ума сошел? — испуганно вскрикнул Рудольф. — Порежешься!

— Да ну! — невозмутимо ответил мальчик, не прекращая пилить до тех пор, пока ломоть не отвалился и не шлепнулся на пол. Мальчик поднял хлеб, обдул соринки и стал намазывать маслом.

— Так ты когда-нибудь оттяпаешь себя голову, — припугнул его Рудольф. — Хотел бы я посмотреть, как ты будешь выглядеть без головы.

По смешинкам в глазах мальчика Рудольф понял, что добился как раз обратного эффекта (Марис не без интереса обдумывал и представлял себе такой случай!), и решил: «Педагог из меня, наверное, никудышный!»

— Где чайные ложки?

— Здесь. — Держа в одной руке подкову хлеба с маслом, Марис другой рукой потарахтел по выдвижному ящику, спросил:

— Тебе гладкую или в клеточку?

Не представляя себе, что значит «в клеточку», Рудольф на всякий случай выбрал гладкую. Немного погодя, когда он вернулся, Марис уже намазывал новый кусок. Ясное дело, опять резал!

— Если ты много есть будешь, растолстеешь, — сказал Рудольф.

— Как ты? — деловито поинтересовался Марис, вкусно вонзая зубы в хлебную мякоть.

Рудольф усмехнулся.

«Один — ноль, в его пользу!»

— Ну, что мы будем с твоей ногой делать? Бабушки все нет.

— Белье вешает. На, откуси! — вдруг угостил Марис, возможно предположив, что в Рудольфе говорит зависть, и поднес ломоть к его рту. Когда Рудольф забавы ради действительно откусил, сам собой раскрылся рот и у мальчика: — Вкусно?

— Ага.

В сенях раздались шаги, стук, и Марис заговорщицки шепнул:

— Бабушке не скажешь?

«Значит, это была взятка за молчание!» — догадался Рудольф.

Вошла Альвина.

— Слышу, будто разговор в кухне! — сказала она. — Батюшки, думаю, не девчонка ли с постели вскочила. Лауры-то еще не видать. А это доктор пожаловал!

Сегодня она его уже не называла профессором; подошла и, обтерев о платье чистую, добела вымокшую в озере, прохладную руку, вложила в его ладонь как неживой предмет, без пожатия.

— Девочка теперь уж ничего, веселей смотрит, — говорила Альвина, глядя на Рудольфа темными блестящими глазами. — В постели разве теперь удержишь — вставать, и никаких.

Наблюдая выразительное лицо Альвины, он вспомнил Мариины слова. Красива ли она? Красива даже теперь, когда правильные тонкие черты расплылись и в черных волосах белеет седина. Но и седина украшала ее, как серебристую лису украшает ость. Даже в штапельном платье, выгоревшем на плечах, наверно от работы на жгучем солнце, она держалась величаво, как королева. Рудольфу пришло в голову, что Рихард похож на мать, но его обычно столь живая, яркая фантазия сейчас ему отказывала. Представить себе Рихарда он не мог. Да и зачем это нужно?..

— Зайгу я посмотрел. Мне тоже кажется, что дело идет на поправку. Но таблетки еще давать и побольше чаю, полоскать горло, и пускай не бегает… — Рудольф хотел прибавить «босиком по полу», но вовремя спохватился, что чуть не совершил предательство, и неловко поправился: —…пусть не вздумает бегать раньше времени. А Марису надо перевязать пятку, если б нашлись бинт и…

— Есть, есть, как это нету! — воскликнула Альвина, скрылась в комнате и возвратилась с начатым бинтом и несколькими баночками.

Пока он перебирал их и разглядывал: цинковая мазь… ихтиоловая мазь… что-то непонятное с этикеткой гомеопатической аптеки, ему пришлось выслушать дифирамбы в свой адрес. Выбрав таблетку стрептоцида, он прервал хвалебную часть спектакля просьбой дать горячей воды. Пока Рудольф обрабатывал ногу Мариса, Альвина стояла над ним, поминутно одергивая мальчика, а потом заставила внука поблагодарить доктора — шаркнуть ножкой. Получилось все это ненатурально, натянуто, от былой прелести и непринужденности не осталось и следа. Рудольф вспомнил про Арманда, насупился и поспешил откланяться. Хорошо еще, что Альвина не стала его провожать, за ним прихрамывая вышел Марис.

— Ты знаешь тропинку, по которой можно пройти в Вязы? — спросил Рудольф, припомнив, что Лаура ночью шла не по дороге, а напрямик, садами.

— Ясное дело, знаю, — с достоинством отвечал Марис, — я тебя проведу, — и пошел впереди. Рудольф заметил, что на мальчике опять одна сандалия. Ведь только что в кухне он надел обе.

Они держали путь к озеру.

Марис оглянулся через плечо.

— Когда ты еще придешь?

— Не знаю.

— Приходи!

— А ты радушный хозяин! Предлагаешь ягоды, угощаешь хлебом, приглашаешь в гости.

— Может, хочешь яблок?

Рудольф рассмеялся.

— Дай тебе волю, ты быстро все раскассируешь.

— Как это — раскассируешь?

— Все раздашь, и ничего не останется.

— А-а! Ну, а… Видишь? Мама едет!