Валентин Катаев - Том 5. Белеет парус одинокий

— Иди домой, — сказал Петя.

Она покорно пошла по дороге, и скоро ее фигурка растаяла в серебристом звездном свете.

Тогда Петя повернул в степь и побежал к знакомой балочке. Ему никто не сказал, что нужно провожать полицейских, и ему никто не велел потом идти в балочку за Родионом Жуковым. Он все это делал, подчиняясь бессознательному и безошибочному внутреннему чувству. Им уже управляла какая-то посторонняя сила.

В балочке было совсем темно. Шурша бурьяном, Петя нащупал скалу и пошел вдоль нее, отыскивая щель.

— Это ты, Петька? — спросил из темноты голос Гаврика.

— Я.

— Ну что там слышно?

— Все в порядке. Ушли.

— И никого не забрали?

— Никого.

— Ну, слава богу. Давай сюда руку.

Петя протянул руку, и Гаврик втащил его в щель. Некоторое время они шли в полной темноте, то и дело задевая плечами стены, с которых сыпалась сухая земля. Затем проход настолько сузился и снизился, что пришлось ползти на четвереньках. Наконец впереди забрезжил слабый свет, проход расширился, и Петя увидел вырезанную в камне довольно большую пещеру с косо нависшим ракушечниковым закопченным потолком.

На стене висел фонарь «летучая мышь», отбрасывая вокруг себя решетчатые тени, так что пещера походила на клетку. Было сыро, прохладно, но и душно. Явно чувствовался недостаток воздуха. В углу под фонарем Петя увидел маленькую типографскую машину с косым черным диском и понял, что это именно и есть та самая «американка», о которой сказал Гаврик. Рядом на камне лежала типографская касса с теми самыми буквами, которые за два года натаскал Гаврик из типографии «Одесского листка». Тут же на стене висел знакомый синий халат Гаврика, измазанный типографской краской.

Родион Жуков сидел на земле, прислонившись спиной к стене, курил трубочку и читал какую-то книжку, делая на полях отметки карандашиком. А мать и дочь Павловские устроились на ящиках от «американки». Павловская сидела, закутавшись в свой старенький ватерпруф, а Марина спала, положив голову с черным бантом на колени матери и поджав ноги в маленьких пыльных башмачках на пуговицах, из которых один «просил каши».

Около них на полу находилось все их имущество: завернутая в газету керосинка, узел с платьями и небольшой портплед, из чего можно было заключить, что, по-видимому, они все время жили, держа вещи наготове. Сейчас у них был такой вид, будто они сидят на какой-то маленькой, глухой станции и терпеливо ждут поезда.

— Все в порядке. Можно выходить, — сказал Гаврик.

Родион Жуков не тронулся с места, а потребовал, чтобы Петя рассказал все, как было. Петя рассказал. Но Родион Жуков, немного подумав, велел, чтобы Петя рассказал еще раз, не торопясь. Петя рассказал еще раз. Тогда Родион Жуков спрятал книжку в карман, потянулся с удовольствием и сказал:

— Ну, когда так, можно вылезать из подполья. Видать, ети шкуры наскочили на меня чисто случайно… Тамара Николаевна, поехали!

— Вставай, девочка, — сказала Павловская, легонько ущипнув Марину за нос, как маленькую.

Марина открыла глаза, посмотрела вокруг, увидела Петю — испачканного землей, взъерошенного, с берданкой, — лениво улыбнулась и обеими руками поправила смявшийся бант.

— Я хочу спать, — капризно сказала она, но все-таки послушно встала и подняла с пола керосинку.

«Милая!» — подумал Петя с нежностью.

— Нет, вещички вы, на всякий случай, пока оставьте, — сказал Родион Жуков.

Когда все выбрались из подземелья на свежий воздух, то звезды им показались удивительно яркими, почти ослепляющими. В степи было спокойно. Они молча, время от времени останавливаясь и прислушиваясь, дошли до хуторка, перелезли через вал, поросший пыльной дерезой, и осторожно присели у костра, где Василий Петрович продолжал свою лекцию по астрономии.

— Теперь вообразите себе, — вдохновенно говорил он, запрокинув лицо и глядя на звездное небо, — что мы с вами обладаем волшебной способностью передвигаться в пространстве со скоростью света. Тогда мы легко можем убедиться, что вселенная бесконечна. В самом деле, посмотрите на это звездное небо, которое так широко и великолепно раскинулось над нами. Что мы видим? Мы видим мириады небесных звезд, планет, туманностей, наконец, мы видим Млечный Путь, который, в свою очередь, представляет собой не что иное, как новое громадное скопление звезд. Но все это неисчислимое количество светил есть лишь ничтожно малая частица вселенной. Так вот, господа, вообразите себе, что мы с вами с непостижимой для человеческого ума скоростью летим в мировое пространство и, наконец, долетаем до самой отдаленной звезды. Что же оказывается? Оказывается, что за этой звездой перед нами открывается новое звездное небо. Мы долетаем до самой далекой звезды этого нового неба, но и здесь не находим конца вселенной. Перед нами открывается новое звездное небо. И так, сколько бы мы ни летели с вами в необъятном мировом пространстве, перед нами все время будут открываться всё новые и новые миры, и конца этому никогда не будет, потому что вселенная бесконечна.

Василий Петрович замолчал, продолжая смотреть вверх. Теперь уже и все остальные молча смотрели вверх — на хорошо знакомое звездное небо, на серебристый раздвоенный рукав Млечного Пути, — увлеченные и очарованные мыслью о бесконечности вселенной.

Марина сидела рядом с Петей, смотрела вверх на звезды, и вдруг Петя почувствовал такую нежность, такую мучительную, щемящую любовь, что даже слезы выступили у него на глазах.

— Послушайте… — прошептал он, осторожно трогая ее за рукав.

— Что? — почти беззвучно сказала она, не поворачивая головы.

«Я вас люблю», — чуть не сказал Петя, но вместо этого произнес:

— Правда, замечательно?

— Да, — ответила Марина, как-то особенно красиво и свободно тряхнув головой. — Чем ночь темней, тем ярче звезды.

Где-то очень далеко, еле слышно, кричали петухи и тонкий голубой луч нового большефонтанского маяка стрелой уходил далеко вверх, в звездное небо.

1956

Белеет парус одинокий *

Повесть была создана в середине 30-х годов, в период работы Валентина Катаева в редакции газеты «Правда». «Давно хотелось написать воспоминания о детстве. Собирался сначала сделать листа три о 1905 годе. Развернулось в целую повесть. Написал на машинке, сразу набело», — рассказывал писатель в беседе от 20 июля 1948 года.

До этого в первом номере журнала «30 дней» за 1930 год появился рассказ «Ушки», который Катаев считал зародышем будущей повести. Еще раньше Валентин Катаев опубликовал рассказ «Родион Жуков», где определился один из главных героев будущей повести (журнал «Красная новь», 1926, № 7).

Впервые повесть «Белеет парус одинокий» напечатана в журнале «Красная новь» (1936, № 5). В следующем году вышла отдельной книгой в Детиздате. Повесть неоднократно переиздавалась центральными и областными издательствами, переводилась на языки братских республик, выходила за рубежом. Алексей Толстой, делая в конце 30-х годов доклад о советской литературе, среди ее достижений назвал «прелестный прозрачный роман Валентина Катаева из детской жизни „Белеет парус одинокий“».