Антон Макаренко - Том 2. Марш тридцатого года

Дмитриевский. И я с вами.

Выходят.

Торская. Какой сердитый дед.

Троян. Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.

Торская. К чему у него страсть?

Троян. Вообще страсть… К идее…

Торская. Идеи разные бывают… Товарищ Троян, расскажите мне о ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую революцию.

Троян. Да, революция… Мы делаем революцию.

Торская. Это электроинструмент?

Троян. Да, такие штуки будет выпускать наш новый завод. Это новое в инструментальном деле. Электросверлилки, электрорубанки, электрошлифовалки. Задача, барышня, очень трудная. Видите, в этой штуке двести деталей, а точность работы до одной сотой миллиметра.

Торская. Ой, даже не понимаю!..

Троян. Мы все немножко боимся, как ваши мальчики справятся?

Торская. Не бойтесь, товарищ Троян, они сделают.

Троян. Я уже десять раз проверял. Если они настоящие люди, так они должны сделать.

Торская. Они не только люди, они еще и коммунары.

Григорьев. Божественные коммунары!

Крейцер (входит) . Божественные не божественные, а будет скандал. Здравствуйте. Здравствуйте, Надя. Получили телеграмму?

Вальченко. Только что. Здравствуйте, товарищ Крейцер!

Крейцер. Ну, как у вас дела? Что-то медленно подвигаются, вижу. Вы знаете, коммунары этого не любят.

Григорьев. Товарищ Крейцер! Сегодня нас целый день пугают коммунарами. У меня уже поджилки трясутся.

Крейцер. Правильно, пускай трясутся. Коммунары — это молодое поколение, новые люди. Они, знаете, волынить не любят. А у нас все на одном месте стоит…

Вальченко. Н-нет. Почему все? Мы идем вперед…

Крейцер. Никуда вы не идете. Станки в ящиках, беспорядок…

Вальченко. Препятствий много, товарищ Крейцер.

Крейцер. Вот видите: препятствий. А что вы делаете, чтобы препятствий не было?

Вальченко. Мы свое дело делаем.

Крейцер. Какое свое дело?

Вальченко. Мы — инженеры. Стараемся устранить препятствия, поскольку это в наших технических силах.

Крейцер. Вот видите, у нас это как-то очень интеллигентно выходит. Поскольку в ваших технических силах. Есть у вас такие люди, что больше так… мешают работать?

Вальченко (уклончиво) . И такие есть.

Крейцер. И что вы делаете?

Вальченко. Все, что можем. Предупреждаем, добиваемся, требуем.

Крейцер. Вы управляете, кажется, машиной?

Вальченко. Автомобилем? Да.

Крейцер. Ну, вот представьте себе: едете вы на авто. А впереди корова. Понимаете, корова? Ходит это перед фарами, стоит, мух отгоняет. Вы гудите, гудите, предупреждаете, требуете. А она ходит на вашей дороге, корова. И долго вы будете гудеть? Нет. Надо слезть с машины, взять палку и прогнать. Палкой.

Торская (смеется) . Корова. Это очень правильно.

Крейцер. Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а тоже говорит правильно.

Вальченко. Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком сделаешься.

Крейцер. Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела, Николай Павлович?

Троян. Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед фарами.

Крейцер. Верно? Ну?

Троян. Не умеем мы как-то… это самое… с палкой.

Крейцер. Вы больше насчет убеждения, теплые слова: «товарищ корова», «будьте добры», «пропустите»…

Троян. Не то, что убеждения, а так больше… помалкиваем. Коровы, знаете, тоже разные бывают.

Крейцер. Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?

Троян. В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.

Крейцер. Темные места есть?

Троян (улыбается) . Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит — вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.

Крейцер (громко смеется, смеются и другие) . Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?

Троян. На заводе. Хотите пойти?

Крейцер. Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.

Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и деталями на столе Трояна.

Григорьев. Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?

Торская. Три года.

Григорьев. Спасите мою душу! Это же ужасно.

Торская. Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?

Торская усаживается на стул Вальченко.

Григорьев. Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.

Торская. В коммуне очень высокая культура.

Григорьев. Спасите мою душу! А общество, театр?

Торская. В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.

Григорьев. Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных…

Торская. Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы… У меня много друзей.

Григорьев. Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?

Торская. А почему? Может быть, и влюбилась.

Григорьев. Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!

Торская. Почему? Это очень вероятно…

Григорьев. Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей…

Торская. Инженеров…

Григорьев. А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?

Торская. Значит, коммунары и я — это что-то вне жизни? А где жизнь?

Григорьев. Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.

Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.

Торская. Видите ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.

Торская. Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами…

Торская. Кончайте скорее.

Григорьев. Как вы сказали?

Торская. Кончайте скорее увлекаться.

Григорьев. Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.

Торская. Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?

Григорьев. Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос…