Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России

Так они действовали долгие годы рядом, в общем больше довольные друг другом, чем недовольные, а главное, очень хорошо понимавшие один другого и одинаково толково умевшие разбираться во всем, что касалось сахара, чая, сыра, мыла, свечей, керосина, перца, лаврового листа, риса, ветчины, колбасы, копченой кефали и прочего, чем была наполнена бакалейная лавка на Пушкинской улице и что было необходимо, как воздух, всем в окружности.

Сознавать, что ты необходим для многих, может быть, для целой тысячи человек, — это ли не гордое сознание? И хозяин и старший приказчик знали себе цену.

Это придавало им самим вес и тогда, когда рассуждали они о разных разностях, случавшихся в мире. Оба степенные, — Табунов лет на двенадцать был старше Полезнова, — они рассуждали довольно спокойно на темы высшей политики, заражаясь этим спокойствием от старого отставного генерала Комарова, редактора-издателя газеты «Свет».

Спокойствие не покинуло их и тогда, когда узнали они об убийстве эрцгерцога в Сараеве. У Табунова появилось даже вольномыслие: вместо «эрцгерцог» он начал говорить «эрц-герц-перц» раздельно и выразительно и сербов, Принципа и Габриновича, не осуждал.

Догадки о том, что вдруг из-за этого может разыграться война, доходили и до него, конечно, но он энергично отмахивался от них руками:

— Из-за какого-то эрц-перца война, — что вы-с! Теперь не прежнее время.

Полезнов, как бывший унтер, считавший себя особенно сведущим в вопросах войны и мира, даже позволял себе усмехаться свысока, когда слышал что-нибудь о возможных военных действиях, и говорил, крутя головой:

— Сами не знают, что болтают! Разве из-за одного человека, — ну, пускай из-за двух, если жену его тоже считать, — войну начинать можно?.. Войну начинать — это же очень много соображения надо иметь… Как-нибудь войну весть, шаля-валя, — мы уж по японцу знаем, — теперь неприятель не дозволит, а чтобы как следует — это ума много надо иметь, и денег опять же много, и людей много, и лошадей на войне много должно погибнуть. И войско корми зря, может, год, может, два, а то и побольше… Своим чередом людей, лошадей дома от дела оторвешь, значит, дело должно погибать, — что поля, что торговля, — все!.. Тут тебе мобилизация, тут реквизация, ну да-а! Вся чисто жизнь наша должна тогда колесом под гору скакать!

— Это у нас так, — поддерживал Полезнова Табунов, — а в других разных странах не один черт? Там небось образованных, понимающих людей побольше нашего, какие в котелках ходят… Там небось и мужик ходит — брюки навыпуск да в котелке, так что его в праздник и от барина не отличишь… Говорится: Ев-ро-па, а что же ты думаешь, в Европе турки, что ли, живут? Небось немец тоже свой расчет имеет: чем ему с большой горячки под пули лезть, он себе лучше хладнокровным манером колбасу с капустой наворачивать будет да пивом запивать, — вот что, а то «война-а!..»

Очень устойчиво все было в обиходе торговли Табунова: в лавке пахло лимоном из Европы, «колониальными» товарами, как перец, гвоздика, корица, отечественной ветчиной и воблой — с давних, молодых лет привычные запахи; в лавке была чистота: приказчики ходили в белых фартуках, пол раза три в день поливался из чайника и подметался; в лавке царила вежливость: Табунов требовал, чтобы к каждому покупателю, кто бы он ни был, раз он вошел, обращались с вопросом: «Чего прикажете-с?» И вдруг, — представить только, — прыжок в какую-то неизвестность из таких размеренных границ!

Но однажды зашел мимоходом в лавку один из самых почетных покупателей, которым стремительно подставлялся стул, — старый Невредимов, — и сказал, едва успев поздороваться с Табуновым, голосом очень встревоженным:

— Что такое значит, а? Не выдают золотом в банке!.. «Извольте, говорят, получить бумажками!»

— Неужто не выдают? — так и присел от изумления Табунов. — Никому не выдают?

— Понятно, никому, в том-то и дело! — даже обиделся Невредимов такому вопросу.

Табунов тихонько присвистнул и поглядел на Полезнова.

— Вчерашний день выдавали, — я сам получал, — сказал Полезнов.

— Гм, «вчерашний»! Говорится: «Ищи вчерашнего дня», — закивал головой, явно волнуясь, Невредимов. — Вчера выдавали, а сегодня строгий приказ: никому ни одной монетки!

Это было на восьмой день после того, как появились первые телеграммы легкомысленно-розового цвета. Новость показалась Табунову до того нелепой, что он спросил:

— А вы, Петр Афанасьич, извините, в каком же это банке деньги свои получали? Не во «Взаимном кредите»?

Это был вопрос существенный: банк «Общества взаимного кредита», не так давно тут основанный, сумел уже прославиться разными махинациями одного из своих основателей, итальянца Анжелло, и у Табунова таилась еще надежда, но ее разбил Невредимов сердитым ответом:

— Стану я во «Взаимном» деньги свои держать! В Го-су-дар-ствен-ном!

— В Государственном?.. Ну-ну-у!.. — И полез Табунов в свою бороду пятерней, что делал только тогда, когда был озадачен ловким шашечным ходом Полезнова.

— Этого и в японскую войну не было, чтобы золото в банках не выдавали, — припомнил Полезнов.

— Не было же, — истинно, не было! Никогда с того времени, как ассигнации ввели, этого не было, чтоб Государственный банк стал банкрут! — азартно подтвердил Табунов.

— Тут не в банкротстве дело, — заметил Невредимов, хотя посмотрел на него не строго.

— Однако же почему же на бумажки перешел?

— Явное дело, золото из обращения изымают, — вот почему.

— А для чего же изымают?

— Разумеется, на случай, ежели вдруг война.

— Неужто ж и всамделе быть войне? — обратился Табунов к Полезнову.

— В банке разве объяснения дают? Получай бумажки да уходи с богом, — неопределенно ответил Полезнов, сам ошарашенный новостью не меньше хозяина.

Невредимов сидел в лавке недолго, он взял два лимона и ушел, а Табунов потом весь день, принимая деньги от покупателей, озабочен был только тем, золотом будут ему платить или бумажками, знают ли уже все, что золото «изымают», или кое-кто еще не успел узнать. Оказалось, что к вечеру об этом знали уж все и золотом не платили. Табунову оставалось сказать по этому поводу:

— Не зря, стало быть, говорится: добрая слава лежит, а худая по дорожке бежит… Теперь, значит, подымется у людей за золотом гонка.

А Полезнов поддерживал:

— Как бы к тому не привело, что за десятку золотую рублей по пятнадцать люди платить будут, — только давай!

— Во-от, истинно, так и быть может! — воодушевлялся Табунов. — У кого сбережены золотые были в своем бабьем банке, — в чулку, — этот, считай, теперь раза в полтора богаче станет!

— А войны никакой и духу и звания не будет! — стоял на своем Полезнов.

— Дураков теперь много не найдешь войну начинать: все на том свете остались, — не оспаривал его Табунов.