Сергей Сергеев-Ценский - Том 12. Преображение России

И теперь, когда в две реки, вперед и назад, текли около них бесконечно разнообразные на вид люди большого города, Леня, сам того не замечая, совершенно непроизвольно сравнивал все встречные лица с лицом идущей с ним рядом Лизы Ключаревой, все звеневшие кругом голоса с ее голосом, чужой веселый смех с ее смехом, даже всякое такое малопостижимое, что было пришлепнуто к женским головам, — с ее вязаной красной штукой, и думал, сам удивляясь этому, что ему почему-то все равно, — идти рядом с Лизой или с кем-нибудь совсем незнакомой из этой вот толпы.

И слова ее теперь — «неравнодушна к тебе» — как-то покоробили Леню, почему он и отозвался на них только тем, что лодки «ходят».

Однако она не заметила этого; она была вся занята сейчас Близнюком и его ревностью; она говорила спеша:

— Ты знаешь, он мне даже предлагал записаться, но я-я… ни за что… Я ему так прямо и сказала: «Черт знает что ты выдумал…» И вообще-е… с какой стати? Хотя, конечно, из него выйдет дельный инженер, но вот у него нет пока еще ни одной научной работы, а мы с тобой уже написали ведь, хоть небольшую и не очень важную, и еще не одну напишем, правда? А с ним я бы не могла ни за что… Сиди и смотри на его толстые губы каждый день. С какой стати?.. Во-обще-е… у меня к нему никакой склонности нет… Я ему так и сказала… «А к Слесареву, говорит, есть?» — «Есть, говорю, а тебе какое дело?» Он на меня так посмотрел тогда, что-о… Потом пошел. И вот теперь он ревнует.

Та «научная работа», о которой говорила Лиза, была небольшая статья, напечатанная в одном из технических журналов. Конечно, статью эту целиком писал Леня, ее же участие в работе свелось только к тому, что она делала обычные и очередные на станции опыты под его руководством.

Правда, он требовал в этих опытах большой тщательности и строгой точности и неизменно после каждого нового опыта говорил: «Этот эксперимент нам с тобой надо бы повторить: вдруг получатся несколько другие результаты».

О причинах забуряемости коксовых печей он вскоре после той памятной аварии на заводе написал статью для специального журнала, и она была напечатана и привлекла внимание коксовиков. Статья же, подписанная им и Ключаревой, была уже третьей его работой. Он отлично усвоил стиль научных статей, а также и то, что кончать их нужно непременно благодарностью тому-то и тому-то «за весьма ценные указания». Писать статьи за двумя, даже тремя подписями было тоже принято в технических журналах: так они казались солиднее и, пожалуй, неопровержимее, какими кажутся на суде одинаковые показания сразу нескольких свидетелей.

Снова просунув руку свою за его, опущенную в карман пальто, Лиза продолжала говорить, спеша и волнуясь:

— Мы и без того загружены до краев работой — и учебной, и научной, и общественной, и всякой, а тут еще вот… осложнения какие-то с этой стороны… Вообще эти вопросы у нас, молодежи, решены плохо.

— Даже, пожалуй, совсем не решены, — отозвался Леня.

— Ну, не то чтобы уж совсем не решены, — этого сказать нельзя, — покачала она одуванчиком с красной сердцевиной. — Я ведь знаю отлично, как жили мои мать и отец… Теперь-то они уж, наконец, разошлись, и мать живет с другим, и у отца — другая жена. Но раньше-то сколько было между ними всяких скандалов? У нас же теперь гораздо проще и лучше. А к чему вот Близнюк какие-то этакие страшные глаза мне делает, и вообще… этого я не понимаю.

— А почему все-таки у матери твоей с отцом такие нелады были? — спросил Леня и тут же пожалел, что спросил, потому что она отвечала охотно и с чувством:

— Отец мой ведь пьяница. Он зверски пил и все тащил из дому и пропивал… Мать только и вздохнула свободно, когда другой человек подвернулся, и она к нему ушла… Да ведь это когда уж было, а у нее жизнь пропала.

В каком-нибудь огромном двусветном зале, колонны которого уходят, как прямые деревья в лесу, далеко ввысь, небольшими кажутся высокие и громоздкие люди, от присутствия которых сразу тесными и низкими становятся обыкновенные комнаты жилой квартиры. Так было с Лизой Ключаревой здесь, на очень людном Проспекте, в этот яркий, слепящий глаза зимний теплый день. В подвале, на коксовой станции, она казалась Лене куда заметнее.

Пальто, опушенное скромным сереньким кроличьим мехом, сидело на ней очень неловко, и Леня нашел причину этого; у нее были как-то излишне для женщины ее роста широки плечи, хотя была она худощава. Он как-то сказал ей раньше об этом, она же только принужденно улыбнулась, тряхнула головой и продекламировала как будто из какой-то пьесы: «Мы, дети разрухи, низкорослы и худосочны, но, милый, разве это наша вина?» Она даже изогнулась при этом и поднялась на один носок, точно хотела сейчас же с места пуститься в бесшабашную пляску. Однако чувство невнятной досады на кого-то и на что-то за нее осталось в Лене. И вот теперь это новое, что отец ее оказался пьяница, отложилось крупным тяжелым грузом на то же место, где уже шевелилась невнятная досада.

А люди навстречу и люди рядом шли и шли. Яркий день красочно румянил многие молодые лица.

— Не поехать ли в парк, а? Сейчас хорошо оттуда смотреть на Днепр, — сказал вдруг Леня, и Лиза благодарно глянула на него:

— Милый, поедем в самом деле… Хотя Днепра теперь и не видно под снегом, все-таки очень хорошо в парке сейчас… Вот, кстати, идет седьмой номер.

В трамвае было тесно, как всегда в выходные дни, но в парке, где северные белоствольные березки недоуменно переглядывались с павлониями и откуда таким загадочным и причудливым казалось многотрубное Заднепровье, полногрудо и здорово дышалось, хотя люди и здесь, как на Проспекте, шли и шли и сидели везде на скамейках.

— Ты, конечно, останешься при институте ассистентом, потом когда-нибудь тебе дадут кафедру химии, я в этом уверена, — говорила Лиза, ставя очень четко на подметенных аллеях свои небольшие ноги в ботинках на высоких каблуках, в то время как он всячески стремился шагать медленно и делать шаги наивозможно значительно меньше метра.

— Я думаю, что… может быть, и действительно оставят… Шамова и меня… и Близнюка, пожалуй.

— Нет, только не Близнюка, нет… Ну что такое Близнюк? Ерунда. Только карикатуры рисовать, — горячо не согласилась она. — Однако я тоже ведь, когда окончу, могу получить здесь место… Буду лаборанткой, — что же тут такого? Но я постараюсь никуда отсюда не уезжать… Вообще… я надеюсь, что мы с тобой еще не одну работу напишем… А дипломные работы, — знаешь, я слышала краем уха, что их могут даже и отменить.

— От кого ты слышала? Как отменить?

— Дипломные работы, конечно, должны бы писаться, хотя-я… какая же в них такая особенная надобность? И у многих ли они будут самостоятельны? Потеря времени в общем… Кто может писать, тот и будет писать, когда институт окончит, вот ты, например. А то ведь большинство посдирают оттуда и отсюда, и будет это называться дипломная работа.