Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Верноподданнейшая мысль, сейчас она была для ротмистра неприятнейшей. Ввести войска на завод означало признаться в собственном бессилии: ничего не мог и ничего не могу поделать, господин полковник, необходимы казаки! Соперник Чучила ротмистр Здановский покрутит ус и скажет: «М-да! Слабенек, без казаков не справляется». Отказать или просто положить прошение под сукно? Но ведь Пикунов полюбопытствует, собака, какой дан ход делу. Перетрусил, сукин сын!

А ввести казаков на завод — при теперешней ситуации — шум не только на весь Петербург, на всю Россию!

Чучил расхаживал по кабинету, в окно он видел небо, полное серых пухлых туч, стену дома, под стеной черное, голое, распластавшееся в воздухе дерево. Приказал подать лошадь и поехал к Ваулину. Час был обеденный.

Ротмистр долго сидел около круглого полированного столика в кабинете Ваулина, перелистывая журнальчики и альбомы, прислушиваясь к тому, что делается в доме, и время от времени пощипывая усы.

В доме не делалось, по-видимому, ничего особенного: директор с женой обедали. Звонок! Зовут в столовую горничную… «Долговато, долговато», — бормотал Чучил, склонный обидеться, но обижаться сейчас было не ко времени.

— А, милый ротмистр! — сказал, входя, Ваулин.

Ротмистр щелкнул шпорами.

— Аркадий Николаевич! — начал он проникновенным голосом. — Решил посоветоваться с вами… Как вы смотрите на подобное прошение ваших рабочих. Полагаю, что оно…

Ваулин пробежал глазами бумагу.

— Дураки! Кто их надоумил? Невозможно, ротмистр!

Ваулин стоял, широко расставив короткие ноги, толстые губы его подрагивали. Чучил сразу почувствовал облегчение, но виду не подал.

— В сущности, Аркадий Николаевич, как мера предупредительная и такая, которая, несомненно, внесет спокойствие…

— Хорошо спокойствие! Если ввести на завод казаков — девять десятых рабочих к черту на рога полезут. И затем, еще одно обстоятельство, дорогой ротмистр… В Петербург приезжает господин фон Зоммер, представитель финансового Берлина, так сказать разведчик. От Франции, как вы знаете, поддержки никакой, Париж собирается дать заем Японии — вот плоды куропаткинской стратегии! Французы, как всегда французы, легкомысленны, изменчивы, немцы — те основательнее, но и расчетливее. Фон Зоммер недаром приезжает в Петербург — собирается все здесь разнюхать. А если мы устроим для него представление с казаками, смею вас уверить, немцы не дадут ни гроша. И тогда мы с вами, милейший ротмистр, — банкроты. В ножки японцам — и в зубах пальмовая веточка!

Чучил был плохим специалистом по международным вопросам, но во внутренних он разбирался.

— Против заключения мира я, Аркадий Николаевич, не возражаю в одном только смысле: руки будут развязаны в отношении врага… внутреннего. — Он приподнялся на цыпочках и слегка щелкнул шпорами.

Директор угостил жандарма сигарой, Чучил обрезал ее на бронзовой гильотинке курительного столика и закурил. Они поговорили еще о военных действиях и о решимости государя не опускать оружия до тех пор, пока хоть один японец останется в Маньчжурии.

Полковнику, своему начальнику, Чучил сообщил о прошении рабочих и о том, что на такую меру Ваулин не согласен. Полковник сказал: «Зря! Я бы на все заводы поставил казаков», — но сказал таким вялым, неопределенным тоном, что трудно было догадаться о его настоящих мыслях.

«Действовать, действовать! Теперь или никогда!» — думал Чучил.

Наблюдением было установлено, что на заводе в связи с подготовкой к антивоенной демонстрации рабочие плохо работают, участились стычки с мастерами. Мастеру Крутецкому в спину погрозили кулаком…

Из опроса одного арестованного выяснилось, что в районе работает некая Дашенька. Сам арестованный Дашеньки не видел, только слышал о ней… Тем не менее он сообщил одну черту ее наружности: черные курчавые волосы. Как ни прикрывает их платочком, видны. За этот признак ухватился Лапоть, отличный работник, в сущности воспитанник Чучила. Лапоть установил, что за заставой, на улицах, прилегающих к заводу, действительно появляется некая не проживающая здесь особа, фамилия которой неизвестна, а имя Дашенька. «Курчавые черные волосы, черные глаза, ровные зубы, щеки от улыбки имеют ямочки…» Чучил скользил глазами по строчкам: «Появлялась за заставой… одиннадцать раз… След потерян… найден… снова потерян…» След теряется, — значит, это опытнейшая особа.

Вчера перед Чучилом Лапоть сидел вот на этом стуле. Чучил спросил его: какие у него соображения насчет Дашеньки? Студентка или так просто особа?

Лапоть, тонкая бестия, не высказал никаких соображений, а, несомненно, имеет. Никогда не высказывает соображений до тех пор, пока не разложит у себя в голове всё, как на блюдце.

Чучил думал о сложной сети агентов и провокаторов. Провокатор — незаменимый помощник. Подпольная типография на Красносельской была взята благодаря отличной работе провокатора. Работала женщина. Женщины очень удобны для этих дел.

Поздно вечером Чучилу доложили, что его спрашивает какой-то господин.

Выйдя в переднюю, он увидел Лаптя. Ротмистр не выносил подобных посещений на дому. С точки зрения конспирации и тактики такие вещи были недопустимы. Сотрудники знали это превосходно. Но Лапоть стоял в передней и не только не выглядел виноватым, наоборот — смотрел торжественно. Сердце у Чучила забилось. Он распахнул дверь в кабинет и пропустил гостя. Здесь он, для субординации, все же начал:

— Вы знаете, Лапоть, ваше появление здесь…

Лапоть кашлянул:

— Неизвестная заинтересовавшая вас особа Дашенька — дочь профессора Военно-медицинской академии Логунова.

За этими его словами последовало то, чего Лапоть и ожидал: радостно-испуганное выражение лица ротмистра и ряд недоверчивых контрольных вопросов.

Лапоть отвечал коротко, с достоинством.

Отпустив агента, Чучил долго сидел в кабинете за столом, откинувшись к спинке кресла, вытянув ноги, и, когда вошла жена, сказал ей: «Мамочка, занят!» Из того факта, что дочь профессора Логунова появляется за Невской заставой, еще не явствует ничего… Наблюдением установлено, что она вошла в такой-то дом, в доме пробыла недолго, вышла с женщиной, у которой был на руках ребенок, и из подслушанного разговора выяснилось, что она крестная мать младенца. Вполне возможно, что она приезжает к крестнику… Долго Дашенька вообще не появлялась, что естественно, — крестников-то не навещают ежедневно. В последнее время исчезла. Счастливый случай, один из тех, которые сопутствуют людям, одаренным особым талантом удачи, помог Лаптю: он встретил Дашеньку в городе. «Курчавая, по имени Дашенька…» Та ли это, о которой говорил арестованный? Лапоть — человек надежный, но и он мог ошибиться. Профессор Логунов? Чучил имел с ним дело после знаменитого бунта на Обуховском заводе, когда к обуховцам присоединились семянниковцы и путиловцы. В те дни Чучил начинал свою карьеру, и начинал с блеском: тяжелораненых допрашивал, невзирая на ранения, доктора перед ним вытягивались… И не вытянулся только врач, приглашенный неизвестно кем к тяжелораненому обуховцу. Врач этот, худощавый и седой, предупредил: «Никаких допросов!»