Павел Далецкий - На сопках маньчжурии

Но все же, когда он сошел на мукденском вокзале, он ощутил беспокойство.

Конечно, никто не мог знать, что предал он. Предательство случилось в далеком городе, с глазу на глаз с таким человеком, который не назовет имени Цзена не только из чувства старинной дружбы, а просто потому, что ему выгодно будет перед Пекином назвать только себя.

Почтовый поезд из Иркутска стоял на первом пути. Цзену пришлось пролезть под вагонами. Обычная суета вокзала не заинтересовала купца, он сел в колясочку, и рикша покатил его домой.

Дома как будто все было в порядке. Мать курила опиум. Она уже впадала в блаженное состояние и, подняв глаза на сына, не узнала его. Дядя принимался за то же дело: зажег лампочку и нагревал трубку.

— Ну вот ты и вернулся, — сказал он.

Хэй-ки отсутствовал. Чжан доложил, что сын уезжал в деревню, а вернувшись, снова исчез.

«Ничего, теперь все будет в порядке», — подумал Цзен.

Он с удовольствием выслушал сообщение Чжана о торговле с русскими. Интендант армии генерал Губер давал за быков отличную цену, первые гурты Цзена должны были вот-вот поступить.

Потом он заглянул к Ши Куэн. Сказал ей, что положение ее, до сих пор неопределенное, теперь будет определенным: она будет его и-тай-тай — незаконной женой. Ему хотелось тут же остаться с ней: но он подумал, что такая поспешность умалит его достоинство. Пусть женщина думает, что он не так уж и нуждается в ней.

Он рад был отсутствию сына. Хотя он сделал для сына очень хорошее дело, все-таки ему не хотелось сейчас с ним встречаться.

Хэй-ки вошел в родительский двор поздним вечером.

Поездка его удалась, он нашел учителя на месте, в школе. Заменить Якова другим членом союза учитель тоже счел необходимым и, подумав, назвал фамилию бедного лодочника. Неожиданная смерть будет для него, конечно, неприятна, но семье его выплатят денежное вознаграждение, так что и лодочник и семья его останутся в общем довольны.

Ли Шу-лин прекратил занятия и вместе с Хэй-ки отправился к лодочнику.

Парень смолил лодку. Ему сказали, в чем дело, и назвали сумму денежного вознаграждения, которое обеспечивало его семью на десять лет.

Лодочник собирался недолго. Лодку оставил недосмоленной, приказав жене продать ее соседу; сделал несколько распоряжений и вскочил в арбу.

И вот арба покатилась по жесткой осенней дороге под темно-синим осенним небом.

Как Хэй-ки ни торопился, но поездка потребовала нескольких дней, и он не вполне был уверен, что Яков Ли жив.

В Мукдене он сразу направился в казарму и вызвал знакомого солдата. Они отошли в сторону от арбы и долго не возвращались.

Не возвращались они долго потому, что солдат со всеми подробностями, даже с теми, которых на деле и не существовало, рассказывал о том, как по улицам Мукдена скакали русский офицер и солдаты. Как они нагнали повозку с осужденными на смерть, как освободили Ли и увезли его с собой.

— Таковы дела, — говорил солдат. Его толстое розовое лицо было полно изумления, и это же изумление и радость осветили лицо Хэй-ки.

Когда они вернулись к арбе, лодочник сидел в позе, в которой они покинули его. Занимавшая его мысль — сегодня или завтра он будет обезглавлен — не требовала движения.

— Наше дело кончено, — сказал Хэй-ки, — можете возвращаться домой.

— Опоздали? Его — уже? — спросил лодочник.

— Нет, совсем нет, — Яков ушел из рук дзянь-дзюня.

Должно быть, возвращение к жизни в душе лодочника происходило с трудом. Слишком уж он свыкся с мыслью о смерти. Он вылез из арбы, растер занемевшие ноги, почувствовал голод, которого давно уже не ощущал, и вдруг вспомнил, что семья его не получит никаких денег и что лодку, единственное его достояние и средство к жизни, жена уже, наверное, продала счастливому соседу; у того теперь будет две лодки и ни одного конкурента. Это соображение настолько озаботило лодочника, что у него пропала значительная доля радости от дальнейшего пребывания на земле.

— Да, твое положение незавидно, — сказал ему Хэй-ки. — Но я позабочусь, чтобы союз тебе помог.

Он повел его в трактир и отлично угостил. Лодочник выпил ханшина, почувствовал теплоту в теле и подумал, что, возможно, скоро будет ниспровержение и тогда судьба его изменится. Он сказал об этом Хэй-ки, и молодой человек подтвердил его предположение.

На дорогу уцелевший получил связку чохов и сейчас же, несмотря на поздний час, поспешил из города в надежде застать лодку еще на берегу около своей фанзы.

Вернувшись домой, Хэй-ки зашел к отцу, но отец, увидев его в дверях, поднял из-за стола руку:

— Очень занят… Мое отсутствие в эти дни…

— Хорошо. Не буду мешать. Все расскажу потом. Но поторопитесь, пожалуйста, с денежными отчислениями — крайняя нужда.

Отец опять поднял руку, и Хэй-ки исчез за дверью.

Ши Куэн сидела у сундука и перебирала халаты. Молодой человек поклонился ей и вернул мешочек с деньгами.

На лице Ши Куэн отобразилось сожаление. Должно быть, оттого, что деньги ее не пригодились.

— Я перебираю свои богатства, — сказала она небрежно и грустно. — Скоро я буду более близкой вашей родственницей.

Посмотрела на пего внимательно и вздохнула. Хэй-ки молчал.

— Вам невесело? — спросил он просто.

Она усмехнулась. Лицо ее с глазами, казавшимися от вечернего света золотистыми, тонкие ясные губы, брови, тонкие и напряженные, — вся она стала печальной.

— Я женщина, — сказала она, — я китайская женщина. Я должна быть счастлива. Когда солдат приходит в дом, чтобы кого-нибудь арестовать, то, конечно, не женщину. Если преступника ведут на казнь, то, конечно, этот преступник не женщина; если о ком-нибудь говорят, то это, конечно, не о женщине. Ведь даже о здоровье женщины спросить неприлично. Почему? Потому что женщина известна нашему обществу только в одном своем назначении, о котором с посторонними неловко говорить.

Щеки ее розовели, глаза раскрывались все шире. Она сидела перед Хэй-ки выпрямившись, и студент смотрел на нее с удивлением.

— Вы, студент, понимаете, чего я хочу?

— Понимаю… — голос Хэй-ки дрогнул. — Я смотрю на вас так, как смотрит человек на неожиданно открытое сокровище.

Она засмеялась. Засмеялась таким легким смехом, точно он звучал сам по себе в воздухе, а не рождался в ее теле.

… На третий день утром разносчик с корзинами, полными редьки, зашел во двор. Сидел, поглядывая вокруг, и не торопился подзывать покупательниц. Хэй-ки увидел его и вышел за ворота.

Распродав обе корзины, разносчик приблизился к нему и сказал тихо:

— Яков Ли ждет… Я вас провожу к нему.

И пошел небрежной походкой человека, который продал все, что ему нужно было продать, и теперь может думать об удовольствиях.

Яков сидел в чайной перед черным фаянсовым чайником с медными тонкими дужками и наливал кипяток в мисочку.