Николай Корсунов - Мы не прощаемся

Распаренный в своем полушубке, Базыл мог бы вспоминать еще долго, если б не заметил, что Андрей покрылся гусиной кожей, что с плеча его капает кровь. Базыл торопливо стащил с себя полушубок и накинул на парня.

— Хворать будешь, нельзя хворать. Айда, пошли.

Охваченный внезапным ознобом Андрей вдруг цокнул зубами, но не удержался от шутки:

— Сейчас бы арбузика где-нибудь на ветру!

Базыл отдал ему ружье и, взвалив на широкую спину волка, посеменил к выходу, словно покатился на своих гнутых коротких ногах.

Как все крестьянские семьи, Есетовы поднимались рано. К этому даже малые дошколята были приучены (старшие дети Базыла, ученики, жили в школьном интернате на центральной усадьбе). Поэтому Андрей не удивился, что у порога их встретили все Есетовы — от босоногих, приплясывающих на холодном полу мальчуганов до молчаливой старухи в белом тюрбане.

— Ойпырмай! Каскыр!

— Где взял?

— А он не укусит?

— А лапы — как у Жульбарса!

В горнице Фатима стала забинтовывать пораненное плечо Андрея, предварительно залив рану йодом. Прикусив от боли губу, Андрей через открытую дверь смотрел в кухню. Там, присев на корточки, Базыл накладывал шину на перекушенную ногу Жульбарса и словоохотливо рассказывал матери и детишкам, как был убит волк.

Обессилевшая метель натирала окна, и они светлели, становились прозрачнее. «Пойду накачаю воды, — наметил дело Андрей. — Пока буду поить, дядя Базыл сено раскидает».

— Все, — Фатима затянула узелок на его плече. — К доктору нужно, волк бешеный, может быть...

К доктору! Фраза сладкой истомой отозвалась в груди Андрея. Да он с милой душой полетит в Забродный, без крыльев полетит! И в Забродном будут все оборачиваться на него: «Это Андрюшка Ветланов, Маркелыча сын. Он волка прошлой ночью вилами заколол. Один на один...», «Ай-яй, какой храбрый парень!» А потом Ирина тонкими нежными руками будет перевязывать ему плечо, а он в мельчайших деталях станет рассказывать о встрече с волком. А потом пойдет к Гране, и она...

Андрей бережно натянул на забинтованное плечо тесноватую фуфайку и вышел. Совсем рассвело. Метель стихла, лишь поземка шуршала низом. Андрей втянул ноздрями льдистый воздух и резко выдохнул:

— Никуда я не поеду!

Он нашел, что именно сейчас являться в Забродный не очень-то уместно, еще подумают, Граня, например: с пустяковой раной ехал, чтобы похвастать своим геройством. А тут и геройства никакого не было, дядя Базыл организовал все. Насчет бешенства — тоже, бешеный волк не полезет в кошару. Вот только насчет дяди Оси Пустобаева — ехать за ним надо...

Он таскал бадьей воду и лил в длинное, сколоченное из досок корыто. Овцы пили ее без охоты, казалось, даже вовсе не пили, лишь черные мягкие губы обмакивали с брезгливой осторожностью. Видно, натощак не пилось. Да и после питья продрогнешь, а поесть вдоволь — шалишь! Норма жесткая, два килограмма сена на день, хочешь — ешь, хочешь — гляди.

«Механизация! — Андрей с усмешкой вспомнил недавний разговор с Маратом. — Совет дельный, конечно. Только зимой я и вручную натаскаю воды. Как раз, чтобы нагреться. А летом — конечно, летом — другое дело, к лету будем просить бензиновый водоподъемник. К лету будем просить многое, лишь бы Савичев... И сена у нас — цыган, как говорит Василиса Фокеевна, в одной вязанке унесет. Трактору пока нечего здесь делать, Марат Николаевич. Тем более — летом. Интересно, а что если этим трактором сено косить? Скосил десяток гектаров — сгреби, скосил другой — тоже сгреби. Да и заскирдуй... А отару кто будет пасти? Опять все на плечи дяди Базыла и тети Фатимы? Отара одна будет, не две, можно спланировать... Сами накосим, сколько нужно. Между прочим, мысль у вас, Андрей Ветланов, не лишена рационального зерна, мысль, скажу вам, стоящая, надо обсудить ее, запротоколировать и т. д. и т. п.».

После завтрака Андрей прилег на раскладушку вздремнуть, но младший Есетов, четырехлетний Рамазан, решил иначе. Он взобрался ему на живот и, усевшись верхом, зафырчал, изображая езду на автомашине. Согнутые колени Андрея служили ему спинкой, а фанерный ободок от старого сита — баранкой.

Андрей сонно улыбнулся: он знал забродинскую притчу о рождении Рамазана. Возле окна роддома, где лежала Фатима, Базыл оказался вместе с Василисой Фокеевной, и когда в окно показали сморщенного красненького Рамазана, она шутливо поддразнила сияющего отца:

— Уй, Базыл, какой некрасивый парнишка у тебя нашелся!

Он самодовольно пригладил хвостики усов:

— Ничего, для себя пойдет!

С тех пор и пошло по Забродному: если у кого что-либо не очень-то получалось, он с базыловским оптимизмом ронял: «Ничего, для себя пойдет».

— Как подъедем к Забродному, так и скажи мне, — серьезно попросил Андрей.

— Ладно. Пип! — И Рамазан зафырчал, пуская губами пузыри и подшмыгивая носом. Но вдруг опустил фанерный ободок и прислушался к лаю Жульбарса. — Кунак едет! — радостно сообщил он, сбрасывая ноги на пол. Любил парнишка гостей.

Мигом стащил с печки бабушкину обувь, нырнул в нее босыми ногами по самые ягодицы и, неловко занося огромные для него валенки, поковылял к дверям.

— Оденься, простынешь! — крикнул вдогон Андрей.

— У, казах — крепкий человек! — Рамазан скрылся в сенцах.

Андрей нашел его уже возле старой занесенной мазанки Есетовых. Поддерживая одной рукой спадающие штанишки, другой Рамазан размахивал, что-то объясняя спешившейся Гране. Под его бумазейной рубашонкой охальничал ледяной ветер, а маленький гид будто и не замечал холода. Андрей подхватил его и сунул к себе под овчину полушубка. Рамазан попытался вывернуться:

— Зачем?! Сам каждый утро голый совсем снегом купаешься. Пусти.

На Гране были черная с белой опушкой шубейка, оренбургская шаль и фетровые валенки, в подъеме чуть потертые стременами. Андрей смотрел на нее и, чувствуя, как ширится в его груди сердце, остро, ясно сознавал: любит он Граню по-прежнему. Но раскисать перед Граней он не станет, любовь не вымаливают. А проклятому попу он что-нибудь да подстроит! Прижился, прекрасноликий, а она — бери меня, я вся твоя.

Наверное, Граня догадывалась о его мыслях, она читала их в его распахнутых незащищенных глазах. Она ехала сюда, чтобы увидеть Андрея, но, увидев, поняла: он не простит ей слухов о связи с отцом Иоанном. А оправдываться, доказывать собственную невиновность Граня не умела и не хотела.

Повела подбородком на фанерный лист, прибитый к старому кривому шесту для антенны:

— Твоя работа?

Тон был безразличный, скучный, так спрашивают ради приличия, чтобы хозяевам приятное сделать. Андрей перевел глаза на лист, на котором неделю назад написал масляной краской:

«В этом доисторическом коттедже 67 лет прожила семья чабанов Есетовых».