Василий Афонин - Клюква-ягода

Елани, ровные моховые полянки, лежали и чистом мелком соснячке, концами спускаясь к голее. Полянки соединялись рукавами: восемь насчитал их Лоскут. Всюду клюквы было много и густо, будто кто рассыпал ее и разровнял ладонями. Лоскут засмеялся, чувствуя озноб от удачи, сел на поваленный ствол и некоторое время сидел так, любуясь, как красиво по зеленому мху лежит красная ягода. Встав, еще раз охватил полянки, взял круг шире, надеясь найти другие, но еланей не оказалось, он вернулся, возле края самой малой опустился на колени и стал проворно рвать, не пропуская ни единой, отбирая самую спелую для себя — есть и пить хотелось давно. Он давил ягоду языком, деснами, морщился, кривил рот и сладко сглатывал. Ел, пока не набил оскомину. Голод немного притупился. Такую клюкву комбайном собирать втрое быстрее, — подумал Лоскут, передвигаясь на коленях.— Да мы и руками. И руками ничего. Было бы что рвать. Можно и руками».

Своего «комбайна» Лоскут не имел — у Семена заметил под нарами, но видел, как рвут ими, и не понравилось ему. Мусора много попадает при таком сборе. Покупают тогда клюкву неохотно, и перед продажей приходится по ягодке перебирать. Лоскут всегда брал руками, чисто и сноровисто, не хуже, чем бабы, — те, не все, правда, но быстро рвут. Одни раз ходил Лоскут с бабами на болота. Показал, как рвет он...

Собирал Лоскут в литровый котелок, а потом пересыпал в мешок. Набрал двадцать котелков — два ведра полных, — глянул на солнце и, не отдыхая, пошел к избушке. Дорогой думал, как расскажет сейчас брату о еланях и о том, для чего ему нынче нужно много клюквы. Не может быть того, чтобы Семен не знал еланей. За пять то лет! Небось каждое дерево на ощупь угадает! «Посмотрим, как обернется, — решил он. — А вдруг заявит: моя? Тогда что? Искать заново? А где? Тайга большая, да не всюду растет. Кажись, везде обежал уже. Ну, что он скажет? Надо поласковее с ним». — Лоскут остановился, поправил мешок, накурил. Есть не хотелось. Тело было легким, сухим, выносливым. Быстрее к озеру...

Если у брата к утру нога подживет, пойдут они вдвоем. А нет — так одни станет рвать, потом поделят. Пополам, не обидно чтоб. Пятнадцать мешков у них, в каждый по семь ведер чистой войдет, вот уже больше ста ведер. На еланях, как определил Лоскут, столько же и нарвать можно. Ну, меньше чуть, а то и больше ведер на десять, не помешает. Клюква сильная, два ведра набрал, а выбрал круговянку малую возле колеи. Пусть ровно сто! По пятьдесят каждому. Заготовителю отдать — пятьсот рублей на руки. Старыми — пять тысяч. Лоскут всегда деньги на старые мерил, больше выходило. Маловато, конечно. На избу, однако, хватит. Нет, на зиму надо в квартиранты идти. Поработать на скотном дворе, добавляя ежемесячно к этим рублям, да не пить — к весне можно избой, хозяйством обзавестись свободно. За зиму он избу себе присмотрит. На берегу бы. На другом краю от Семена. С огородом...

К озеру вышел засветло. Шагнул из-за избушки, веселый, штанина одна порвана — за сук зацепился, — издали заговорил с братом. Семей сидел спиной к лодке, насупясь, боком к избушке. Он уже знал, что Лоскут приближается, —- собака прибежала — и ждал, гадая: порожний тот или с клюквой. «Гос-споди, да что же ты меня всегда...»

— Братка! — крикнул, подходя, Лоскут. — А клюкву я нашел все-таки! Кружил-кружил, бегал-бегал, ну, думаю, возвращаться пора. Повернул, гляжу — елани. А там ягода...

— А-а, — хрипло отозвался Семен, крякнул будто.

Лоскут, сбросив мешок, стоял поодаль.

— Ты чего? -- спросил он, видя, что брат опять не в духе. — Нога болит, да?

— Нога, — кивнул Семен. — Ну-ка, покажи, что ты там набузовал. Нашел, говоришь?..

Лоскут поднес мешок, развязал. Семен раздвинул жерло, запустил руки и стал шевелить ими, пропуская ягоду между пальцев. Лоскут сел на лодку рядом. Курил.

— А где, говоришь, елани? — спросил Семей. — Что- то я не натыкался на них. Далеко?

— Да недалеко совсем, — объяснил Лоскут. — Во-он сосна сухая, видишь? — указал на далекий берег. — От нее взять левее, на запад вроде, но не совсем чтоб но запад. Часа полтора ходу. Как раз возле голей. Там следы чьи-то, — посмотрел он на Семена. — Не твои следы? Не был ты там? Пригляделся: сапог большой, и шаг широкой. Неужто кто-то с Ближних заходил? А не тронута ягода ничуть. Забыл, видно.

— Не знаю, чьи, не был, — Семен уткнулся глазами в мешок. — Нашел, знать, повезло. Счастливый. Ишь ты, — усмехнулся оп, — а я вот не догадался туда. Нарвешь теперь. Сколько, думаешь, можно взять? Не меньше ста ведер. Ого! Верно, немереная она...

— Кто знает, сколько ведер? — Лоскут потянулся к мешку, зачерпнул ладонью. — Много.

— Так, так, — кивал Семен, — сто ведер. А то и больше. Куда и девать станешь, а?

— Да ты не переживай, не огорчайся, — Лоскут ссыпал клюкву, завязал мешок. — Я один буду рвать-носить. Пополам. Ведро тебе, ведро, мне. А ты рыбу пока лови. Подживет нога, вместе начнем. Согласен? Чего расстраиваться — не чужие. Ты ушицы не сварил? — спросил он, заглядывая в котел.

Котел был пуст. Семен доел вчерашнюю, свежую затевать не захотел. Весь день провел в ожидании. Дождался. Да...

— Поешь хлеба с салом, — сказал он, подумав. — Собаке дай кусок. От начатой буханки. От той, что у меня осталась. От засохлой... — И ушел молча в избушку. Лег там.

Лоскут развел костер, повесил котелок с водой, наломал для заварки брусничника. Поел хлеба с салом и вдоволь попил чаю. Звал Семена, тот не откликнулся, спал, наверно. Прибрал все и долго сидел на берегу. Ложиться не хотелось. Хорошо было в тайге близ воды в этот закатный час. Тепло, спокойно, воздух легкий. Солнце зашло, но светло еще было, озеро с западной стороны понизу с прозеленью, и деревья на том берегу видны отчетливо. И тихо. Пепел по костру ровно лег, над самокруткой Лоскута дым долго держался, не таял. Думал Лоскут снова о клюкве, которую теперь рвать-выносить, о Семене. Опять не сказал ему. Да и как скажешь, разговаривать не хочет. Рвать начнут — тогда. Только бы погода держалась, а как дожди обложат — уходи. Уж лучше легкие заморозки. Да жалко вот, штаны порвал. Зашить не зашьешь, и других переодеть нету. Придется в этих доходить. Фросю вспомнил, старушечьи глаза ее, слова: «Не получилась, Миша, жизнь моя. Вот уж как бы заново начать. С осени той, как уходили вы. Да что теперь...»

Стемнело совсем. Стороной, невидимые уже, прошли утки, сели недалеко от берега. Лоскут слышал, как плеснулась вода. «Осень, — подумал он, — перелет. Скоро гуси потянут. А потом, глядишь, и зима...» Вспомнил прошлую зиму, передернул плечами. Встал, пошел к избушке.

Семен спал, повернувшись к стене. Лоскут долго еще ворочался, все никак но мог поудобнее улечься. День на ногах, а сон не брал. Вспомнились родители. Осенью они умерли, мать первая. Надо бы на кладбище сходить. Осенью...