Евгений Наумов - Черная радуга

– Мне только что казалось, что я в парке во Владике. Иду мимо университета… парапет. А перед этим был на Украине. И вдруг – на судне! Как ты это объяснишь, а?

– А что тут объяснять? – Валентин с хрустом разгрыз клешню. – Ты попал на лист Мебиуса.

– Односторонняя поверхность! – Матвей отшатнулся. – А откуда она взялась?

– Мы многого не знаем. А Бермудский треугольник? Куда бесследно исчезают суда и самолеты? То-то! Нам разные объяснения подсовывают – дескать, авария, тайфун, колебательные волны. Но почему людей с палубы слизывает живьем? Я это установил. По земле где-то проходит односторонняя поверхность. Как попал на нее, так и сгинул. Или объявился на другом краю земли.

Матвей сразу поверил ему. Во всяком случае, теория Валентина многое объясняла и проясняла. Было за что ухватиться для исходных рассуждений.

– А что ты о ней знаешь?

– Не раз попадал… – тот улыбнулся своей извиняющейся ухмылочкой. – То в одном месте объявлялся, то в другом и не помню как. Говорят: пьяный был. Пьяный-то пьяный, но не дурак. Дело в том, что лист, – он поднял палец. – пьяных долго не держит. Он движется в виде конвейера, а куда уходит – неизвестно. Может, куда-нибудь туда, – он неопределенно махнул рукой. – И кто им управляет, неизвестно. Может, им пьяные не нужны? Только попал, определили – и выбросили. И ты оказываешься все еще в пределах Земли. А те, которые потрезвее, представляют какой-то интерес. Их и уволакивает за пределы… К тому же трезвого выброси, он и пойдет балабонить, доказывать. А пьяному какая вера?

От его рассуждений морозец подирал по коже, мутилось в голове. Матвей вспомнил теорию одного алкаша в дурдоме. Тот тоже толковал о каком-то внеземном наблюдении. Озирался. Может, и он попадал на такой лист, только не знал, что это такое. Просто почувствовал, что все не наше, – товары не те, и по загривку не дают. А Валентин механик, сразу докумекал.

Вот оно как! Мысль Матвея напряженно работала. Но додумать не пришлось: наверху зазвенели звонки, послышался топот.

– Причаливает! Пошли.

Траулер стоял у борта. На его палубу подавали строп с продуктами, все суетились, смотрели туда. Матвей прокрался дальше – Иноземцев на корме траулера увязывал бечевкой какие-то тючки в парусине. «Молодец, – тепло подумал о нем Матвей. – Сориентировался».

Штурман поднял голову:

– Матвей Иваныч! Кидай конец!

– Давай ты, – сказал он Валентину. – А я понаблюдаю… Валентин споро поднял один за другим два тючка и деловито понес их вниз, в ту же каморку.

– А что я видела… – пропел сзади мелодичный голосок. Он повернулся – перед ним стояла Вера в своем неизменном синем трико, но поверх него была накинута блестящая куртка с пушистым белым воротничком и опушкой по рукавам и подолу. Ее глаза блестели.

– Ты как Снегурочка! – вырвалось у него. – Почему здесь?

– Работы мало, меня попросили подежурить, – она подошла вплотную, понизила голос. – Матвей Иванович, нам Кастрат строго-настрого наказал следить, как подойдет траулер…

– Побежишь докладывать?

– Хорошо, что вы в моем секторе. Больше, кажется, никто не видел, я смотрела… – она еще ближе подошла, хотя уже и подходить было некуда. От нее слабо пахло духами, и глаза мерцали у самого лица. Матвей и сам не понял, как это случилось, а уже жадно целовал ее полуоткрытые губы, глаза, холодноватые от морского ветра щеки.

– Ух! – она отодвинулась. – Долго же вы раскачивались.

– Но и ты… – он не выпускал ее из объятий. Мимо пробежал кто-то, чуть не задел, потом еще, и еще, но никто не обращал внимания: кого и чем удивишь на плавзаводе?

– Что я? – она заглянула в его глаза.

– Не подступись. Всех отшивала. Ну, я и подумал: кто я такой?

– Я и сама не знала. Случай. Вы, может, и не помните. Встретившись на трапе, вы уступили дорогу.

– Ну и что? – не понял он.

– Тут никто дорогу девушкам не уступает. С ног собьет, но лезет напролом. А вы…

– Говори мне «ты», – перебил ее Матвей, а сам подумал: от какой малости зависит женское чувство!

– И еще… – продолжала она, – ваши… твои глаза. Какие-то светлые, мудрые…

– Наверное, трезвый был, – он снова поцеловал ее – на этот раз нежно и долго. Она прижалась всем телом, и он вдруг понял, что держит в объятиях недоступную статуэтку. Отодвинулся, вглядываясь в нежное, изящное лицо, розовые губы. Оказалось, что глаза у нее не темные, а серые, темно-серые, опушенные густыми ресницами. И тут вспомнил… вырвалось:

– Львовянка!

– Откуда ты знаешь? – она удивленно отодвинулась.

– Интуиция. И опыт, – привычно сказал он. Ну как объяснить, что это действительно как наитие? Вот почему лицо ее казалось ему странно знакомым! Только во Львове он встречал таких изысканно вежливых и недоступных с виду женщин – с тонкими «шляхетскими» профилями, с пепельными вьющимися волосами.

Как-то он забрел на спектакль о Буратнно в детский театр – там должен был встретиться с важным бюрократом, который пришел с мальчиком, тихим и воспитанным. Мальчик смотрел спектакль, а они переговаривались шепотом, решали дела. Мальвина была прекрасна! В голубом воздушном платьице, кружевных панталончиках, она словно летала над сценой. Матвей косился огненным глазом, когда она появлялась: как такую схватить, стиснуть в объятиях, закогтить? Сломаешь все нежные хрящики… Вера была похожа на нее как две капли воды.

– Ты в театре не играла? Мальвину, например? – спросил он, жадно заглядывая в ее потемневшие глаза.

Она тихонько засмеялась и спрятала голову на груди счастливого Матвея.

– Хватит лизаться, – из тьмы вынырнул Валентин. – Груз на месте.

– Идем, – сказал Матвей Вере. – Эх, я и забыл: ты на дежурстве.

– Ничего, я сейчас подружку попрошу, она подменит. Куда прийти?

Она крутанулась на каблучках и исчезла.

– Тебе можно выдать шнобелевскую премию, – говорил на ходу Валентин. – Такую девку забарабать.

– Я тут ни при чем. Наверное, женский каприз…

Вдруг перед ними откуда-то появился штурман Иноземцев.

– Матвей Иванович, – он встал на колени – действительно встал! – Заберите меня к себе, не могу больше!

– Погоди, погоди, – Матвей поднял его. – Что я тебе, богородица? В чем дело?

– Тут жизнь, девки, приволье… – штурман чуть не плакал. – А там одна маета. Я ведь молодой мужик. За борт брошусь!

– Да заскочи в любую каюту – приголубят твою истерзанную душу. И размагнитишься. Ваши-то успевают! Занавески на втором ярусе задернул – влюбляйся. А другие девки в это время в каюте читают, вяжут – все спокойно.

– Я по-собачьи не могу. Я привязчивый, мне одна нужна. Матвею действительно требовался помощник: флотилий много, в сроки не укладывался. Кажется, он сказал об этом в каюте Бисалневу, когда выпивали, а этот усек.