Мария Прилежаева - Третья Варя

Скоро от них потребовались действия. Они неслись по селу, огородам, избам, по всем колхозным заведениям, заделавшись по приказу Авдотьи Петровны глашатаями.

— Вы не рассыльные, вы глашатаи, — сказала Авдотья Петровна. — Глашатаи, — внушала она, стукая пальцем по лбу кого попадется. — Скачите, разглашайте народу: в девять, как солнце зайдет, сзываем привольновских колхозников в клуб на рассказ нашей Клавдии Климановой, по-болгарски Хадживасилевой…

Сима онемела. Теперь она была нема не от скованности. Она вообразила сегодняшний вечер, набитое людьми помещение, Клавдию на сцене, а народ валит и валит со всего села! Таких волнующих мероприятий привольновский клуб еще не видывал!

— Цветов на вечер запаси, — велела докторша. — А больше ничего не готовь. Вступительную речь не вздумай подготавливать, смилуйся. А тебе, агроном, наверно, в поле пора.

Она выпроводила обоих за дверь. Лазоревый «газик» победно гуднул за окном и помчал Симу-Серафиму в клуб, Рому-агронома — в шестую бригаду.

— Уф! — сказала докторша. — Уф и денек!

— Стоило прискакать из Москвы, — ответил дед.

— Как же не стоило! — воскликнула Клавдия. — Увиделись, узнали. Жили — не знали, не зная и прожили бы и не встретились бы, не случись случая… — Она всхлипнула.

— Слезлива ты, партизанка! — удивилась докторша.

Дед прошелся по комнате, рассеянный и погруженный в мысли.

— Варвара, завтра утром в Москву, — сказал дед.

— Завтра? Людмил, вместе? Ура! Завтра, вместе. Ты рад?

Он покачал головой. Варя набрала в рот воздуха и… задохнулась. Что он? Что он? Пусть бы он скрыл, пусть бы хоть не при всех!

— Людмил! Ты не рад?

— Рад.

— Ты говоришь «нет».

— Я говорю «да».

— Как же «да», когда «нет». Где же «да»? Головой качаешь, что нет.

Людмил, не понимая, оглянулся на мать. Она залилась смехом. Она так же легко смеялась, как плакала.

— Варя! Милка моя! — счастливо заливалась она. — Это и есть по-болгарски «да», что головой покачал. Покачал — значит, согласен. Я, бывало, тоже запутаюсь… А он рад, как же не рад?

— Идем в сад, Варя! — позвал Людмил, чуть смущенный.

Варя надела пальтишко. Солнце светило вовсю, но было не жарко. Варя оделась не потому, что не жарко. Ей нравилось ее голубое пальтишко и желтое платье с оборочками. Она мельком глянула в зеркало и увидела праздничную и нарядную девочку.

«Кто это такая красивая? — удивленно и радостно мелькнуло у Вари. — Неужели я такая красивая?»

Она побежала в сад, обгоняя Людмила.

Сад был белый, как утром. Тоненько звенели пчелы. Тихими басами гудели шмели. Нехотя, словно в раздумье, опадали с яблонь лепестки. Земля под яблонями была усыпана лепестками. Они плавно и медленно слетали и, как маленькие паранпотики, опускались на землю. Кажется, они тоже звенели.

— Слышишь? — спросила Варя.

Людмил догнал ее и шел сзади узенькой дорожкой между яблонями. Утром они сделали круг. Они вышли по этой дорожке из сада на лужайку. Потом шли вдоль Оки до мостков. Поднялись в село и на лазоревом «газике» вернулись домой. Сейчас они опять у начала круга. Варе хотелось оглянуться на Людмила, но она медлила. Ей было весело и чуточку страшно и ново. Она оглянулась и встретилась с его черными, как черносливины, глазами.

— Идем на Оку, — сказал Людмил. — Снова туда, где мостки.

— Понравилась тебе наша Ока? У вас есть такие реки в Болгарии? — спросила Варя.

— Есть велика Марица. По дороге в Россию проезжаешь Дунай. Бистор, прозрачен Дунай.

— А сестры-братья у тебя есть? — спросила Варя. — Нет? У меня тоже нет. А у вас дружат в классе ребята? У нас ничего, дружат, а девчонки… то водой не разольешь, то отворачиваются… У меня, правда, есть две верные подруги, две вернейшие… и второстепенные есть… А отец где у тебя работает? Да что я! Ведь он в Долине Роз работает. Ты тоже собираешься разводить розы?

— Слишком это тихая работа.

— Ага, — понимающе кивнула Варя, — хочешь бурной жизни?

— Не хочу сидеть на месте.

— Ага, мечтаешь быть капитаном? Или летчиком на реактивном? У нас почти все мальчишки мечтают быть реактивниками. Или физиками. Или в крайнем случае чемпионами спорта. Все мальчишки хотят бурной жизни.

— А ты?

— Вот не знаю. Плохи дела; не знаю, чего я хочу.

— Смешная! — сказал Людмил. — Смешная, смешная, — повторял он и улыбался.

— Смотри-ка, — сказала Варя, не находя, что ответить. — Смотри, где солнце! Половину неба обогнуло.

— Тогда скорее идем, — заторопил Людмил, беря Варину руку.

Ого, большая у него рука! С такими ручищами можно заделаться капитаном дальнего плавания! У них в Болгарии ходят в дальние плавания? А то, если хочет, пусть приезжает к нам. У нас можно плыть в Арктику. Плыви куда хочешь, во все океаны.

— Ты приедешь к нам еще когда-нибудь, Людмил?

— Наверно, да! Ты говоришь, бурная жизнь… У поэтов бурная жизнь?

— Вот что! Ты хочешь быть поэтом! — удивилась Варя. — Ни одного поэта не знаю… Ты первый!

— Нет. Просто люблю стихи. Слушай, какие стихи написал один болгарский писатель:

Тебе нравится?

— Да. Немного странно. Грустно немного. Снова про розы… Чувствуется, что ты из той Долины… Должно быть, у вас красиво! Розы и горы, горы и розы… Знаешь что? — вдруг перебила она себя. — Подожди немного, я проведаю деда.

Она побежала домой. Отчего-то ей захотелось непременно проведать деда. Сию минуту!

Она вбежала в палисадник и через изгородь увидела уходящую вдали по дороге Клавдию. Накинув шарфик, Клавдия поспешно куда-то шагала. Может быть, в клуб — поглядеть, что за клуб такой, где ей придется выступать сегодня вечером. Может, она захотела повидаться с кем-нибудь из «девчат», кто еще не успел ее навестить; поглядеть, как идет у них работа в колхозе. Ведь до войны Клавдия колхозу была не чужой. Докторша тоже ушла принимать больных. Окна в избе были распахнуты, свежий ветерок веял из палисадника. Черный скворец свистел под окном на рябине, на крылечке скворечни. Кот бесшумно следил за скворцом с подоконника своим зеленым загадочным взглядом.

Дед был дома. Он лежал на атласной кушетке, на спине, закинув под голову руки. Издали лицо его казалось серым и очень худым. Варя приложила к губам палец и в беспокойстве глядела на него, не решаясь подойти. Дед услышал:

— Ты?

«Дед! Я тебя люблю. Я прибежала, потому что люблю. Мне хорошо, необычно. Хочу, чтоб тебе тоже было хорошо, необычно» — так стучало Варино сердце.

Но у них с дедом не приняты были нежности. И она сунулась в рюкзак, будто что-то ища в полупустом рюкзаке, приговаривая вполголоса: