Мария Прилежаева - Пушкинский вальс

Кое-что Настя уже знала. Эта операция еще позанятнее, чем монтаж анкерной вилки. Здесь проектор. Экран в сорок раз увеличит установленную на платину вилку, ‘й ты видишь положение вилки в механизме, ты его регулируешь.

Здесь уже нешуточная техника, недаром Швейцария «забéгала».

— Пожалуйста, одолжите люфты, — вежливо попросила Настя, протягивая банку из-под повидла ходистке.

— Что? Что? — в изумлении оторвалась от экрана ходистка. — Девочки, слышите, ей люфты понадобились!

— Ха-ха-ха! — закатилась соседка.

Пошло по конвейеру:

— Ха-ха! Новенькая люфты ищет в долг!

Докатилось до мастера. Мастер с лупой на лбу примчался к месту происшествия, как на пожар. Через минуту в рупор гремело:

— Кощунство так насмехаться над новенькой! Корзинкина, вы абсолютно нереагирующая личность! Останетесь со своими шуточками у разбитого корыта, как у Пушкина сказано! Предупреждаю, дошутитесь!

Настя вернулась с банкой к Корзинкиной.

— Тёпа! — встретила Корзинкина Настю. — Я проверить хотела, как у тебя со смекалкой. Невысокий процент, ах бедняжка!

Она давилась смехом, а быстрые пальцы без остановки мелькали.

Тут как тут явилась технолог и соболезнующе, как доктор больной:

— Люфт — значит зазор, дорогуша, то есть, значит, пространство между деталями. Пространство в банку просила, ай-ай! Ну, не кисни, дорогуша, подучимся, все будем знать! А ты, Корзинкина, перец!

Она укоризненно качнула косынкой и зашумела вдоль конвейера крахмалом халата.

— Лучше перец, чем простокваша! — фыркнула Корзинкина. — Злишься? Не злись. Так и учатся. А ты думала как? До чего все серьезны, ума помрачение! Только и начиняют серьезом, как насосом накачивают, особенно Васенька. Тебе часовой понравился?

— Ничего.

— Ни-че-го? Вот так определила! Ни то ни се, ни рыба ни мясо, ничего себе разглядела! А где ты такой конвейер встречала? А бригада? В отдельном помещении, занавески, цветы! А лабораторию нашу видела? Красота! Вот где прогресс! А теперь посидим.

Она облокотилась на столик и беспечно подперла ладонями щеки.

Накопитель был полон. Постоял и медленно двинулся, перевозя механизмы на следующую операцию.

— Сейчас закричит: не в ритме работаю, — проворчала Корзинкина.

Но рупор молчал. По желобку конвейера прибыла новая порция тар — розовые коробочки из пластмассы с механизмами внутри.

— Поскакали дальше, — сказала Корзинкина, надвигая на глаза лупу.

Настя отчего-то повеселела, взяла табурет и села возле столика.

— Ты давно на конвейере? — спросила она, чтобы начать разговор.

— Второй год. Техникум кончу — конвейер адью! Стану технологом. Никто пилить не будет, сама буду пилить. А то в лабораторию двину — мозг производства. Пазухина! — окликнула она проходящую мимо красивую девушку с горделивой посадкой головы. — Пазухина, на пятке дыра!

Та проворно обернулась. Чулки были целы. Прикусила губку от досады на свое смешное проворство и не удостоила ответом глупую выходку.

— Стыдно, Корзинкина! — сама себе сказала Корзинкина. — Первый класс по серьезу, — усмехнулась она вдогонку невозмутимой красавице Пазухиной. — Зато и возносят. Уцепились за Пазухину и хвалят и хвалят! Просись к ней в ученицы. Не прогадаешь. Живо заделаешься передовым сухарем.

Кстати, прошел двухнедельный испытательный срок, и настало время практически осваивать какую-то одну операцию.

Настя попросилась к Корзинкиной.

Мастер был удивлен и не мог скрыть разочарования в новенькой, которую по первой встрече принял за разумную особу.

Могла бы разглядеть, что у него с Корзинкиной отношения натянутые.

Он вынул из стола книгу дисциплинарных взысканий и записал за Корзинкиной: учинила недостойную выходку, насмехалась над новенькой.

— После такого кощунства вы хотите иметь дело с этой недисциплинированной личностью? У нее на уме одни насмешки да реплики. Годится такое для рабочего класса? Категорически нет.

Он долго, постукивая себя для убедительности в грудь кулаком, пугал Настю Корзинкиной. Но Насте хотелось попасть на обучение именно к ней.

Мастер похолодел. Полистал книгу дисциплинарных взысканий. «Смеялась», «Болтала», «Дерзко ответила», «Подавала на собрании неуместные реплики».

Противно читать!

Других доводов против Корзинкиной, кроме недовольства ее насмешливо-независимым нравом, у мастера не было.

— Если у вас влечение к монтажу анкерной вилки, не неволю, — сухо сказал он. — У нас не неволят, напротив — поощряют влечение. Когда так, идемте.

Настойчивость новенькой уязвляла Василия Архиповича. Для авторитета мастера упорство ученицы невыгодно. Мастер с авторитетом должен бы настоять на своем. Но Василий Архипович не решался слишком натягивать вожжи. Раззвонят по бригаде: подавление личности, зажим демократии! Такая бригадочка у Василия Архиповича!

Поэтому мастер, насупленный, подвел Настю к рабочему месту Корзинкиной и объявил официальным тоном:

— Назначается вам ученица. Обязаны передать ей свой опыт.

Корзинкина подняла вспыхнувшее словно от внезапного испуга лицо, с любопытством посмотрела на Настю.

— И забыть свои школьные ухватки! — строго добавил Василий Архипович. — Учтите, вам оказали доверие.

Корзинкина перевела взгляд на мастера. И рассмеялась:

— Подумаешь!

В первый момент ничего не изменилось. Настя села на тот же табурет и, как прежде, следила за переходами сборки, исподтишка поглядывая на учительницу.

Корзинкина была невысокая, плотная, складненькая. Веснушчатое живое лицо с неправильными чертами и короткими, энергичными бровками выражало весь ее насмешливый и подвижный характер и было то совсем некрасиво, то вдруг необъяснимо чем привлекательно. Видимо, ее озадачило доверие мастера. Она не знала, как вести себя в роли учительницы, и решила вовсе не замечать ученицы.

По счастью, скоро раздался звонок. Конвейер стал Мерное «тук-тук» регуляторов стихло. Смена окончилась.

— Можешь посчитать остатки деталей для сдачи, коли уж ученица, — деланно, от непривычки указывать, велела Корзинкина. — А вон и литсотрудник из многотиражки явился такой выдающийся момент описать! — облегченно воскликнула она, радуясь новому поводу понасмешничать. — Да где ему! Разве опишет? Сначала у начальства консультацию спросит. А оно не велит.

У двери, как ни странно, стоял Абакашин. В галстучке, картинно растрепанный, с карандашом и блокнотом — типичный литературный сотрудник. Он не поздоровался с Настей. Из каких-то высших соображений он ее не узнал. Задетый выпадом сборщицы, он бегло что-то черкнул в блокнотике и не задержался в бригаде.

Когда Настя вышла из проходной, Абакашин затрусил ей навстречу.