Алексей Кирносов - Перед вахтой

Из полихлорвиниловых эмалей выделялись пьяные газы. Антон выкарабкивался наверх, прочищал легкие глубокими вдохами (десять ударов сердца — вдох, десять ударов — задержка дыхания, десять ударов — выдох) и лез, обновленный, обратно и косую щель форпика.

Только выходы в море спасали его от надоевшей работы. Антон отмывал руки уайт-спиритом, одевался в меховую куртку и становился на боцманское место на мостике, слева от Командира. Аркадий Кудыля и тут уступал ему.

Убедившись, что практикант прилично знает сигнальное дело, может работать и флажками и прожектором, командир катера лейтенант Мышеловский не возражал против такой замены.

Уникальная фамилия командира напомнила Антону о Ленинградской гарнизонной гауптвахте да об Акиме Зотове. Его подмывало рассказать, что знает о случае там на Балтике, когда лейтенант, будучи еще старшим лейтенантом, всадил две учебные торпеды в старый миноносец.

Удачно забросав ракетами условного подводного противника, возвращались в базу, и Антон не выдержал искушения:

— Пришлось мне сидеть на ленинградской гауптвахте…

— Садовая, два? — отозвался лейтенант с теплом в голосе, — Памятное место. За что, если не тайна?

— За оскорбление действием и опоздание на два часа. Дело прошлое, но я был не виноват.

— Допускаю, — согласился лейтенант Мышеловский.

— Сидел со мной в камере старшина первой статьи Аким Зотов, — подошел Антон поближе.

— Аким служит в Ленинграде? — удивился лейтенант.

— Ему дали десять суток отпуска за призовые стрельбы. Он и отправился в Ленинград, поскольку у него там зазноба сердца.

— Светлана со «Светланы», это всей дивизии было известно… И он вместо отпуска угодил на гауптвахту? Каким путем?

— Путем неотдания чести на Невском пехотному бурбону. Ну, понимаете, мысли о Светлане со «Светланы», внимание рассеянно.

— Выходит, столь жданная встреча не состоялась? Обидно.

— Представьте себе, состоялась. Мы с ним работали в арсенале, драили ржавые сабли. Светлана приходила туда в обеденный перерыв, приносила пирожки

— Экая дошкольная романтика… — сказал лейтенант Мышеловский и повернул строгое лицо к Антону. — Ну и к чему вы затеяли весь этот разговор?

— Да так, — уклонился Антон от ответа. — Это ведь принято говорить про общих знакомых.

— Хреновину городите, старшина, — возразил лейтенант Мышеловский. — Аким рассказал вам, за какой финт меня разжаловали и сослали на Север. Вам захотелось похвалиться осведомленностью. И вообще маленькому человечку приятственно знать о начальнике нечто компрометирующее.

— Почему «компрометирующее»? — сказал Антон, крупно обидевшись на «маленького человечка». — Вы правильно поступили.

— Бросьте, — усмехнулся лейтенант. — Постыдное мальчишество… Кстати, вы уже всему дивизиону рассказали мою историю?

— Не успел, — буркнул Антон. — Где уж тут, с этой покраской.

— Вот и прекрасно, — перешел на дружелюбные интонации лейтенант Мышеловский. — Еще раз труд принес пользу. Хочу вам сказать, что меня здесь знают с другой стороны.

— Как же, — сказал Антон. — Передовой командир. Наслышаны.

— Вы начинаете дерзить, — сухо молвил лейтенант. Щуря глаза, захлебываясь встречным ветром, Антон прокричал:

— Никак нет, товарищ командир! Вам показалось!

Он включил прожектор и заклацал решеткой, запрашивая у поста разрешение на вход в базу.

«Интересно, — думал Антон, — что теперь придумает Аркашка Кудыля? Кажется, все, что красится, уже покрашено… Ничего, осталась неделя, что бы он ни придумал — сделаю, не околею».

В последнюю неделю Антон сделал две швабры, перебрал и отдраил дымаппаратуру и сплел пеньковый мат.

— Талант, сумашечий талант! — восхищался Аркашка Кудыля. — Нет, я отвезу этот матик в Одессу и покажу перед старыми боцманами Черноморского пароходства!

— Не надо, — хмуро сказал Антон. — Еще скончаются от зависти.

— Он уже надул губы, — ухмыльнулся Аркашка Кудыля. — И это вместо сказать спасибо за морскую науку.

— Нет, я ничего, — сказал Антон. — Спасибо, что уступил место на мостике.

— Всем расскажу, что это будет большой моряк! — Аркашка поднял указательный палец. — Моряк с крупной буквы, напечатанной красной краской, наша гордость и золотой фонд. Ах как мне хочется знать его размер подметки.

— Сорок третий, — ответил Антон на странный вопрос. — А размер головного убора не требуется?

Аркашка Кудыля исчез, и целый вечер его не слышно было ни на катере, ни на пирсах, ни в клубе плавбазы.

Наутро Антон получил у лейтенанта аттестацию, собрал книжки уложил в мешок нехитрые вещички рядового моряка, попрощался с командой «16-го» и направился было на пирс к месту сбора курсантской команды. Тут появился Аркашка Кудыля с подсиненными подглазьями и вручил Антону пару лаптей, сплетенных из капронового троса.

Вот это в самом деле «сумашечий талант»! — искренне изумился Антон на безупречную работу. Обворожительные лапотки переливались под солнцем перламутровыми тонами. — Мне совестно брать такую музейную штуку.

— Ты интересный чудак, — ответил польщенный Аркашка. — А мне не совестно, что ты на три недели предоставил мне отпуск при части?

Они обнялись и похлопали друг друга по выносливым флотским спинам.

Сойдя на деревянный пирс, Антон оглянулся. «16-и» выглядел отлично, и уловимая только чувством любовная ухоженность сразу выделяла его среди других катеров.

Ленинград показался жарким и зеленым, усыпанным цветами южным городом. Но из-под зелени, цветочков, людской суеты и свободомысленных голых коленок проглядывало внутреннее перво-основное сходство со скалистыми берегами Баренцева моря. Отчетливые каменные громады высились над прихотями сезона и моды с величественным равнодушием, зная, что все это баловство облетит, подобно лепесткам, а они останутся навеки.

Антон решил, что может позвонить из вежливости, просто как знакомый. Трубку не брали. Стало тревожно на душе.

Рассчитавшись с баталером, получив отпускной билет, надраившись до невыносимого глазам сияния и пришив на рукав форменки три угла, он побежал к ее дому. Дверь не открыли. В квартире никого не было. Стало непонятно, что теперь делать, куда податься, как жить.

Маленькие заботы бытия помогли ему собраться в целое. Полуботиночки уже перешли в последнюю категорию сохранности, браслет часов сломался, недоставало всяких мелочей мужской экипировки, да и подарок отцу хотелось привезти поинтереснее — а ничего интересного на курсантские отпускные не укупишь.

Он поехал на Владимирский проспект в Управление по охране авторских прав, и там Раиса Владимировна, улыбаясь ему, как потерянному и вновь обретенному родному брату, сказала: