Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

Сейчас выходил к ней во двор. Очень ей скучно, конечно. Вижу — идет под дождем, что-то несет в руке.

— Что это?

— Листик, еще хочу такой найти.

И показывает желтый кленовый лист.

Отвел ее на веранду, напомнил, что она давно не каталась на велосипеде. Стала кататься, увлеклась, но тут папа заявил, что ему надо идти работать.

— Не надо! Не надо работать!

И столько мольбы, столько любви и нежности в этом возгласе! А все-таки пришлось уйти.

. . . . .

Много говорил ей о бабушке. Сказал, что бабушка хорошая, добрая, но — строгая. Пытаемся заранее «поднять бабушкин авторитет». Конечно, если бабушка сама не проявит усилий, — ничего не получится. Авторитет не присваивается как звание.

. . . . .

Утро сегодня сказочное, настоящее бабьелетнее. Делал гимнастику во дворе, на солнце. Машка тут же играла, мыла песком посуду.

Очень низко пролетел самолет ПО-2. Так низко, что даже красные звезды на крыльях видны были.

— Видела? — спрашиваю у Маши.

Стоит, задрав головенку.

— Да. А куда он полетел?

— В Ленинград.

— А где у него Ленинград?

— Что значит «где у него»? Ленинград — вот там.

— Там?! Ленинград?!! Там уборная!..

24.9.59.

Мама в городе. Уже второй день.

Вечером сижу у себя в комнате. Работаю. Слышу, Машка плачет, заливается. Прихожу:

— Что с тобой?

Показывает (из кроватки) на мамину тахту и сквозь горькие слезы говорит:

— Маша сидела вот здесь и шила Люсе красивое платье. О-о-о! Маша вот здесь Люсе красивое платье шила! Очень красивое! Вот здесь Маша сидела…

Это было повторено сто раз по меньшей мере.

Не мог понять: в чем дело?

Минзамал говорит: по матери скучает.

Неужели этот образ — «мама шьет Люсе красивое платье» — вызывает приступ тоски и безутешные слезы?!

А Люся — это всего лишь крохотная целлулоидная куколка…

. . . . .

Чтобы не волновать и не возбуждать Машку, мы говорили ей, что бабушка приедет завтра. А бабушка приехала вчера, около двенадцати часов ночи.

Маша, конечно, спала, а бабушка могла только поцеловать ее сонную и полюбоваться, как Машка, тоже не просыпаясь, сидит на горшке.

А сегодня утром они встретились. Говорят, Машка минуту дичилась, конфузилась, а когда я вышел к ним, она уже освоилась и не отходила от бабушки. Очень ей нравилось произносить слово «бабушка» и обращаться к ней:

— Бабушка, у меня задик чешется. Бабушка, у меня вот здесь чешется. А теперь вот здесь.

И бабушка с удовольствием чесала — и задик, и щечку, и за ушком.

. . . . .

Дал ей конфету «Сливовая». Развернула ее, радостно взвизгнула:

— Ой! Ты помнишь? Я сидела на большом стуле и именно такую конфету ела!

28.9.59. Ленинград.

Уже второй день в Ленинграде.

Вчера я сказал ей, что завтра мамочкин день рождения. И мы ей подарим конфеты.

— А мне?

— Ты уже свое получила. Твой день рождения уже был.

Утром сегодня обращается к матери:

— Мама, сегодня день рождения твой?

— Да, — говорит мама.

— Я тебе много, много конфет подарю.

— Когда, Машенька?

— Когда? Когда ты в школу пойдешь.

30.9.59.

После обеда мы с Машей ходили на прогулку. Собственно, у меня была цель: нужно было отправить заказное письмо.

Сказал, что пойдем на почту.

— А где тут почта?

— Тут почта есть близко и есть подальше. Тут, в общем, много почт. И ящиков много.

И сразу посыпались вопросы: что? зачем? почему? какие ящики?

Ящиков действительно оказалось очень много. Они на каждом шагу. Так, считая ящики, мы дошли с ней до одной почты — на улице Мира и до другой — на улице Воскова. По пути, на площади у аптеки, кормили голубей.

Видели храброго кровельщика, который висел под самой крышей шестиэтажного дома. Видели, как ему на веревке подавали туда гвозди и какие-то крюки. Вешали водосточную трубу. Светлую, некрашеную, цинковую.

Конечно, целый водопад вопросов. Зачем дядя висит наверху? Что делает? Зачем труба? Почему гвоздики на веревке висят?

На почте я стоял в очереди. Машка вела себя довольно шумно. Вертелась, поминутно задавала вопросы. Пришлось одернуть, замечание сделать.

Да, вопросами (особенно во время прогулки) она одолевает нас, не давая передышки.

— Кто в этом доме живет? А тетя Ляля здесь живет? А где? А где улица Восстания? А здесь кто живет? Девочка? А как ее зовут? А почему улица Ленина? Ленин здесь жил?..

Когда выходили с почты, подкатила нарядная машина с красными крестиками на флажке и на фонарике-кокарде. Узнав, что это «скорая помощь», Машка напала на меня с новой серией вопросов.

— Зачем она приехала, «помощь»? А где больной? А что он делает? А где доктора?

Ждали, что вынесут или выведут больного, и — не дождались.

Мимо Сытного рынка прошли на Кронверкский, к театру Ленинского комсомола.

Широкоплечие великаны разгружали грузовую машину. Снимали какие-то ящики, из щелей которых торчала мелкая белая стружка.

Ящики эти скатывали по доске в подвальное окошко. В подвале горела электрическая лампочка. Машка туда заглянула и увидела, что там работает какая-то женщина. Новый вопрос:

— Как тетя выйдет?

Объясняю, что где-нибудь есть дверь.

— А где дверь?

На счастье, внимание Машки отвлекла новая сенсация: зоологический магазин. Говорю:

— Помнишь, мы ходили сюда и я хотел тебе купить живую мышку?

Нет, не помнит. Но просит исправить упущение и купить эту мышку сейчас.

— Магазин, Машенька, уже закрыт.

— Я — мама. Нет, не закрыт еще, пойдем!

Я поднял ее и показал, что в магазине уже и касса не работает. Заодно Машка увидела маленьких попугайчиков в клетке и еще кого-то.

Всю дальнейшую дорогу умоляла:

— Купи мишку! Купи мишек! Алеша, купи!.. Папа! Купи!

Даже папой стала называть. Соображает, что у Алеши-то, может быть, и денег нет и вообще он по возрасту не правомочен покупать что-либо, а тем более — зверей, а папа — тот всемогущий, тот все может.

— Папа, купи мне мишку!

Я думал — мишку, медведя. И объяснил, что мишек здесь не продают, да и не очень это удобно — держать дома живого медведя.

Наконец выяснилось, что Машка так (то есть на французско-грузинский манер) произносит слово «мышь».

— Купи мишку.

— Хорошо. Может быть, куплю. Но надо у мамы разрешение спросить. Может быть, она не позволит.

— Позволит!

— Нет, Маша, мы не можем мышей дома держать.

— Зачем не можем?

(С этим «зачем» я бьюсь уже не первый день. Это — от бабушки и от тети Минзамал.)

— Не «зачем», а «почему».

— Почему не можем? Можем!

— А ты забыла, что у нас — кот.

— Что кот?

— Кот мышей съест.

— А мы клеточку, домик такой сделаем. Замочек повесим.

— А кормить ты мышку будешь?

— Буду. Да.

— А чем?

— Хлеб буду давать.

— А еще что?

— Крупу.

Она вся, до самых глубин сердца, захвачена этой идеей. Идем парком Ленина, а она — все о мышах.