Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Из записных книжек

— Ой, что я наделала!

Вскочила, напялила туфли, подбежала к матери.

— Спи, мамсинька! Спи, моя хорошая. Я все сама.

Укутала мать одеялом, стала делать гимнастику, сложила и запихала в ящик постель, вынесла в коридор горшок… Мама лежала, прищурив глаза, и наблюдала.

Машка на цыпочках подходит и говорит:

— Спи, спи… Спишь? Ну, спи. Я потихоньку.

11.11.61.

Гуляли в Дивенском садике. Холодно, неуютно. У Машки ручонки совсем ледяные, нос посинел, но уходить не хочет:

— Еще! Еще!..

Не везет ей с подругами. Не умеет их привечать, не умеет держать себя с ними. Ласкова, предупредительна, нежна даже, но нет у нее никакого жизненного опыта, и это очень мешает ей. Знает она больше многих своих сверстниц и вместе с тем совершенный сосунок даже рядом с девочками младше ее.

Вот вчера пришла в сад девочка Марианна. Ей три года десять месяцев. С Машкой они уже знакомы, месяц назад вместе играли в «телефон», Марианна не по возрасту большая, очень свободно держится, даже развязна. Увидела Машку:

— А-а-а! Давай в телефон играть?

Стали бестолково играть, Марианна не умеет, и Машка тоже не умеет. Она вообще ничему никого не может научить (кроме, может быть, азбуки, счета и прочей книжной премудрости). Всегда охотно поддается власти «коллектива» (любого) и других детей вообще. С совсем маленькими цацкаться не может. А вот если девочка или мальчик моложе ее на год-полтора, глядишь, через полчаса они уже командуют в игре, а Машка хоть и не понимает, а подчиняется им и при этом подчиняется с радостью.

А если девочек несколько и они не знакомы, Машку очень скоро отшивают. В чем же дело? Неинтересно с нею? Или дружбе — и даже простому знакомству — надо окрепнуть?

Вот и вчера. Пришла какая-то четырехлетняя Наташа, приятельница Марианны, грубо оттолкнула Машку и стала играть с Марианной.

Машка подавила вздох, как-то уже привычно отошла в сторону, села в качалку, стала качаться одна.

Когда мы выходили из сада, я сказал:

— Эта Наташа мне не очень нравится. А Марианна славная.

— Кто?

— Марианна.

— Да, она мне очень нравится.

И — никакой досады, раздражения, мстительных чувств.

12.11.61.

Пошли вчера — Маша с мамой и папой — гулять. Собирались дойти до Литейного, до аптеки, до книжных и других магазинов, но было так холодно, дул такой мерзкий пронзительный петербургский ветер, что прогулку отменили. Погуляли с полчаса в парке Ленина и вернулись к очагу…

. . . . .

Пересказывала «Девочку Лизу». Там есть такое место: дядя по просьбе детей выпустил из клетки чижика, и дети кричат «ура».

Машка так пересказала этот эпизод:

— Дети все обрадовались и стали кричать «караул».

Пришлось объяснить, что есть некоторая разница между этими двумя словами.

13.11.61.

Третьего дня сошлись на кухне все члены нашей семьи, мама, Машка и я. Мама собирала пустые бутылки, нашла несколько водочных.

— Надо бы узнать, что с Валей, — сказал я.

И не успел закончить фразу, Машка вскрикивает:

— Только что подумала!

— О чем ты подумала?

— О тете Вале.

— Вот как! Это хорошо, что мы с тобой об одном и том же думаем. А что же ты о ней думала?

— Не скажу.

— Тайна?

— Да, тайна.

— Ну, хорошо, тайна так тайна.

— Ай, ай, — говорит мама. — Не хочешь папе и маме сказать!..

Машка повернулась ко мне.

— Тебе скажу.

— А маме нет?

— На ушко скажу.

— Ну?

Покраснела и — на ухо мне:

— Как Снегурочка растаяла.

Почему она сказала это только мне? Как поэт поэту? Ведь до сих пор она во всех случаях предпочитала маму… Одно могу сказать: это была не игра, не шутка. Образ тети Вали, которая появилась на ее горизонте, радовала ее хотя бы тем, что у нее был Толя, и вдруг неизвестно почему, волей каких-то роковых обстоятельств, исчезла, пропала, растворилась, — этот образ был ей очень дорог, и она боялась разбить его.

А мамочка наша, конечно, очень хорошо почувствовала прелесть этой детской мысли. И Машка не ее боялась. Она боялась гласности.

14.11.61.

Весь день гостил у нас дядя Ваня Халтурин.

Машка поражала его своей «воспитанностью», «светскостью», как он выражался. А он Машку — своими рассказами. Рассказывал о Гайдаре, с которым они много лет дружили.

. . . . .

Раздеваясь перед сном, говорила матери:

— Все-таки, мама, я думаю, что у Снегурочки папа и мама были глупые. Почему они отпустили ее на солнце? Если бы они были умные, они бы держали ее в тени, и она не растаяла бы…

15.11.61.

На днях ласкала меня, обнимала и вдруг говорит:

— Алексейчик ты мой… маленький… бездарненький!..

Мы с мамой, конечно, крепко посмеялись.

А сегодня она спрашивает у мамы:

— Что такое «бездарный»?

. . . . .

Сегодня же спросила:

— Что такое богатый?

Мама сказала:

— Это человек, у которого много денег и который другим не дает.

— А вещей?

— Да, и вещей тоже много.

— Ну, я буду всем давать — и деньги и вещи. — Потом подумала и спросила: — И чужим тоже?

— Да, — ответила мама.

Конечно, мама правильно сказала: богатство и скупость часто соседствуют. Но богатый и скупой все-таки не синонимы. Я прочел Машке державинские строчки о богатстве, «какого Крез не собирал». Не поняла, но «понравилось».

16.11.61.

Вечером вчера гуляли. Дошли до Зоопарка. Там уже темно, ворота и кассы закрыты, но на обратном пути мы с Машкой все-таки видели обезьянок… Да, и видели их, так сказать, в каникулярное, нерабочее время, дома, а не при исполнении служебных обязанностей… Верхние окошки обезьянника выходят в сторону парка. Если стать подальше от забора, можно увидеть мартышек и других четвероруких. Там очень светло, горят лампы дневного света, и видно, как обезьянки сидят, бегают, ходят, раскачиваются на трапециях, дремлют и укачивают обезьянышей. Я поднимал Машку над забором, и она смотрела.

17.11.61.

Вчера день у Маши был довольно плотно набит событиями.

Ездила с мамой в город, искали Машке обувку на зиму. Сидели в Шереметевском саду, рядом с «Академкнигой». Позже туда явился и папся. Мама уходила в книжный магазин. Машка с папой играли. Папа устал и играл довольно лениво. Кроме того, он видел, что Машке хочется играть не с ним, а с девочками. А там, в саду, было очень много девочек и мальчиков из детского сада. Некоторые Машку задевали, на ходу втягивали в игру. Для них она — одна лишняя рыбка в том косяке, к которому принадлежат они сами. А для Машки — это событие.

Потом этот косяк куда-то уплыл.

Где же Машка?

Вижу — на противоположной скамейке две девочки поменьше Маши что-то делают, склонились, играют — в куклы, что ли? И Машка тоже там стоит. Потом, постояв рядом с девочками, поиграв с ними, возвращается ко мне. Минуту спустя я замечаю, что при ней нет ее белой сумочки. В сумочке — маленькая кукла, носовой платок и прочие шмутки.