Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

Костя подходит на минутку к знакомому пожилому мастеру.

— Привет, Петрович.

— Привет, Костя.

— Ну и работнички у тебя!

— Какие есть.

— Ты бы их хоть постриг.

Петрович машет рукой: что поделаешь, он бы и постриг, как стригли когда-то его, — не положено...

— Старик на месте?

— На месте, где ж ему быть.

В слесарной мастерской стучат ремонтники. Костя, наставив ухо, прислушивается к голосам. Все свои. И открывает дверь.

— Кто пришел! Свистулькин! — Тучный, багровый старик Квартальнов, разложив на скамейке свой обед, закусывает. Улыбается Косте. Мишка Рыбаков, еще один Костин кореш по общаге, откладывает в сторону напильник. Серега, Толька Журба... Старая гвардия.

— Привет, привет! — обходит Костя слесарей. — Привет! — салютует кепкой занятым у верстаков не очень знакомым ремонтникам. — Привет, матросы! Хотите анекдот про смешанные чувства?

— А что такое смешанные чувства? — отпивая из бутылки, улыбается одними глазами Квартальнов.

Костя усаживается, нога на ногу, закуривает «Памир» и объясняет:

— Смешанные чувства — это когда твоя теща летит в пропасть в твоем автомобиле...

— Тяжелый случай, — согласился Квартальнов. И закашлялся. Тяжело, всей грудью. Все смеются над Костиным анекдотом, а Косте грустно: старик совсем старый.

— Скоро умру, Костя, — говорит.

— Брось, Иван Тимофеевич. Какие наши годы! — бодренько хлопает его Костя по плечу. Проклятое время. Как оно летит. Давно ли дед его танцевать учил, в сорок шестом пришел с войны матерый, бравый.

— Сидел бы ты дома, старый хрыч. Денег ему мало.

— Дурак ты.

— Ну и дурак. Весь век такой.

— Разве в деньгах дело? Царев вон помер, всего два года на пенсии пожил.

— Сравнил... Царев пятнадцать лет начальником литейки оттрубил. Руганый-переруганый. А тебе что? Крути гайки да не лезь не в свое дело. Сто лет проживешь.

— Умный стал.

— Ага. В школу вон приглашают, лекции читать.

— Ну да?

— Вот тебе и ну да. В рабочий класс агитирую.

— Дожили. Что принес? — Квартальное тяжело нагнулся, положил на стол Костину плиту. Провел по ней ладонью.

— Снять десять миллиметров. А тут пять, — Костя быстро набросал на бумажке чертеж. — А потом отверстия по углам, шестнадцать штук. Тут, тут и тут.

— Понятно. Для дома, для семьи?

— Для дела. Нашим не успеть. Слыхал, Рупасов на завод приезжает?

— Слыхал...

— Ну вот, хотят ему нашу машину показать, если зайдет.

— Нужны вы ему.

— Нужны не нужны — надо, Тимофеич.

— Ясно. Нас тоже с обеда посылают яму засыпать у двадцать второго цеха. Сорок человек.

Костя даже присвистнул.

— Его по той дороге повезут? Да что они, сдурели! А как же свалка?

— Не бойсь. Там забор делают. Ночью доски привезли. Сороковку. Уже сколотили на живую нитку, а по забору плакатов навешают. Красиво будет.

— А как же мусор из литейки возить?

— Ничего. Продержатся два дня. А там забор опять снимут.

— Тогда другое дело.

— А как же. Ты думал, ты один умный?

— А что, Тимофеич, представь, приехала бы на завод комиссия без предупреждения. А?

Старый слесарь задумчиво смотрит мимо Кости в окно. Ему трудно. такое представить. Как же без предупреждения? В такое дерьмо влезешь... Кому приятно? Гостю, хозяевам? Нет, без предупреждения нельзя. Да за то время, что пройдет от звонка на завод до приезда комиссии, сколько всего успеть надо! Засыпать ямы, закрыть свалки, вымыть окна в цехах, приодеть, приумыть, посадить цветы где надо. А как же. Так издавна встречают на Руси гостей. И всем от этого одна польза. Вон у проходной лежала года три- бетонная труба, два метра в диаметре. И три года машины объезжали эту трубу: руки не доходили убрать. А тут за полчаса подняли краном — и в речку... Вроде и не было трубы.

— Да, — соглашается Костя, — есть польза от комиссий.

— Ладно. — Квартальнов, ворча для видимости, уносит плиту к себе в ящик. — Сделаем. На свободных мощностях. — Он запирает ящик, берет рукавицы, инструмент. — Мне идти надо. Пока, Костя.

— Пока, Тимофеич. Живи сто лет.

— Ладно...

Квартальнов ушел. Костя докурил сигарету, размял ее в пальцах и, воровато оглянувшись по сторонам, прикинув путь для отступления, подошел к Мишке Рыбакову. Мишка на три года старше Кости, очень серьезный человек, и отношения у них сложные. Мишка вроде и не видит Костю, губы поджал, пилит и пилит себе ножовкой кусок трубы.

— Ну как? — тихо, чтобы никто не услышал, спрашивает Костя.

Мишка молчит. Вжжик-вжжик, вжжик-вжжик ножовкой.

— Ты что, глухой? — Костя ширяет приятеля кулаком в бок. — Ходил ты в райисполком?

Вдруг Мишка бросает изо всех сил ножовку, вскидывает руки:

— Уйди!

Костя отскакивает от него. Чумовой!

— Ты что, Миша!

— Уйди! — кричит Мишка и хватает с верстака молоток.

Костя пулей вылетает за дверь. Чешет в затылке. Черт-те что! Друг называется. И все же ему страшно хочется узнать... Подумав немного, он осторожно приоткрывает дверь, просовывает в щелку нос. И еле увертывается — в лицо ему летит смятая тяжелая мазутная рукавица. Ну и черт с тобой!

Конечно, Костя все понимает... Редкая история приключилась с его другом. Три года назад Мишкина старшая дочь Тамарка уехала учиться в Москву, в плановый институт. А через год, незамужняя, привезла деду с бабкой внука. И все бы ничего, с кем не бывает, да вот какая история: внук достался Мишке странный, нездешних кровей, коричневый... Руки коричневые, ноги коричневые, глядит на Мишку черными глазенками и улыбается: селяви, дедушка... Что тут делать! Пошумел-пошумел Мишка на дочь, обсудили они с Костей и так и этак положение вещей. В самом деле — селяви. Дочь уехала в Москву, продолжать образование, а внука назвали Яшкой. Уже бегает Яшка во дворе, курчавый, лопочет без умолку. «По-нашему», — удивляются дед с бабкой и души не чают в нем. Ни у кого такого нет! И только за одно упрекает Мишка дочь: раньше бы надо, дура, тогда бы трехкомнатную квартиру получили. А так — только две комнаты, тесновато, еще одна дочь у Мишки. Вот и присоветовал Костя старому другу сходить в райисполком, узнать: может, на такого иностранного пацана, как на кандидата наук или народного артиста, лишняя комната полагается? А что?..

В лаборатории обед. Костя сидит в своем углу, разложил на газете хлеб с маслом, колбасу. Закусывает, запивая молоком прямо из бутылки. В столовую он не ходит, там простоишь в очереди весь обед, а ему хорошо бы еще успеть сыграть в домино на механическом участке. Жует быстро, посматривает: возле очистной машины суетится Виктор Петрович. Руку запихнул куда-то внутрь, крутит гайки. Белая рубаха выбилась из брюк, волосы растрепаны. Косте видна только согнутая узкая его спина. А рядом шеф стоит, руки в карманах, галстук модный, лопаткой. Насмешливо смотрит: «Из тебя бы, Киселев, хороший слесарь получился...»