Сергей Алексеев - Наш колхоз стоит на горке

Десятым приехал Степан Петрович.

— Ну, тетка Марья, пиши пропало. Юкнул, считай, черед, — шутили теперь над старухой.

И все же старуха Маврина (это фамилия тетки Марьи) на чудо в судьбе надеялась.

— Пусть только построит дом, а там еще будет видно. Рано ли, поздно ли — должон же уехать.

Больше всего беспокоило тетку Марью то, что Савельев о собственном доме и вовсе пока ни слова. Живет председатель у деда Опенкина. Целыми днями все в поле и в поле. Не едут в село строители.

— Эка, какой нерадивый! — бурчала старуха. — Даже фундамент еще не вывел.

Решила она поторопить председателя с домом. Подкараулила как-то Савельева. Завела разговор о своем. Правда, не в лоб, а так, между прочим.

— Дом? — переспросил председатель. — К чему же мне дом? Я человек одинокий.

— Для виду, для весу, — наставляет старуха. — Оно и место можно найти завидное. — И тут же Степану Петровичу, мол, рядом с сельмагом, наискосок.

Усмехнулся Савельев.

— А ты относись по-серьезному, — опять о своем старуха. — Ты вовсе мужик не старый. Глядишь, и оженишься. Детишки потом пойдут.

— Посмотрим, посмотрим, — кивает Степан Петрович. — Не будем с этим пока спешить.

— Эх, нехозяйственный человек, — сокрушалась тетка Марья. — И чего ему там хорошего, у деда того Опенкина?!

Ругает она Савельева.

А что же старухе делать? Если ее черед…

Семья у тетки Марьи одна из самых больших в Березках. Однако это только по счету ртов. У тетки Марьи тринадцать внуков. И, представьте, все мальчишки! Мишатка, Гаврюшка, Спиря, Лукашка, Фомка, Ванюшка, Петька, Генка, Капка, Филька, Митька и даже два Кольки. В общем, чуть ли не целый взвод, больше солдатского отделения. То-то будет мужчин в Березках.

Было у тетки Марьи четыре сына. Двое погибли на фронте. Двое вернулись назад. Женились. Но и у этих годы оказались не длинными. У обоих были ранения. Раны и скоротали их век. Оба досрочно сошли в могилы. Однако, словно выполнив последний солдатский долг, оставили бабке и всем Березкам на память тринадцать внуков.

Две невестки, тринадцать мальчишек, ну, и, конечно, она сама — вот какое семейство сейчас у Мавриной.

Мишатка в семье младший.

— Младшенький, — называет его старуха.

Мишатке четыре года. Любит тетка Марья своих бесчисленных внуков. Все для нее равны. Для всех одинаково: и ласка, и миска. И все же Мишатка — это Мишатка. Последний он — младшенький.

И вдруг заболел Мишатка.

Старуха места себе не находит. Тринадцатый он по счету — дурное для многих число. И старуха в «тринадцать» верит.

Тетка Марья поклоны земные била. Свечки ставила богу-спасителю. Священнику местному кур носила. И все молилась, молилась, молилась.

— Если помощь придет, так только она от неба.

Дело было как раз весной, в распутицу. Еще до того, как построили местную трассу.

Посылал Савельев машину в район за врачом. Застряла в пути машина. Снарядили трактор-тягач. Захлебнулся в месиве жидком трактор. Кони, как их кнутами ни били, через лог не хотели идти. Ни приехать из района сюда врачу, ни Мишатку отправить в район, в больницу.

Увядает совсем Мишатка.

Старуха, ну право, ума лишилась. То председателю бухнется в ноги:

— Степан Петрович, спаси!

То в церковь опять несется. Лбом ударяет в пол и руки тянет к всевышнему, к небу.

Помощь и вправду пришла оттуда.

Появился над Березками вертолет. Спустился по лесенке доктор. Выходил доктор Мишатку. Мишатка опять здоров.

Все знали, что Савельев куда-то звонил, говорил на высоких нотах и вертолета того добился. Старуха опять к председателю. Мишатку с собой ведет.

— Милый, спасибо! Родной, спасибо!

Улыбнулся Савельев, подхватил Мишатку на руки, подбросил высоко-высоко:

— Я ни при чем. Я ни при чем. Помощь пришла от неба.

— Вот ведь какой он мужик! — рассуждала тетка Марья о председателе. — Вот ведь какой он кладки!..

Решила тетка Марья Степана Петровича отблагодарить.

Гадала старуха долго: «Может, яичек ему собрать? Эх, и чего он мужик непьющий…» Маялась, маялась старая. Остановилась она на гусе.

Достала тетка Марья из сундучных глубин лучший свой сарафан. Нарядилась, взяла кошелку, посадила в кошелку гуся, чтобы не задохся, клювом наружу, и двинулась.

Уж насколько не терпела старуха деда Опенкина!.. Полвека тому назад обозвал он ее нехорошим словом. Но здесь себя пересилила.

Шла с гостинцем Маврина не торопясь. И даже не самой ближней дорогой. Выбирала места полюднее.

Хотелось старухе, чтобы видели все, что она доброе дело ценить умеет. Смотрите, несет, мол, гуся. Даже гуся старухе не жаль.

Расчет ее оправдался.

Первым попался Пашка Корытов:

— Тетка Марья, куда?

— До председателя.

Попалась Варвара Нефедова:

— Тетка Марья, куда?

— К нему, к благодетелю.

Увидел ее Червонцев:

— Марья Ильинична, куда ты такой красавицей?

Расплылась старуха в улыбке:

— К Степану Петровичу.

Степана Петровича дома не оказалось. «Может, оно и к лучшему, — решила старуха. — Будет, считай, неожиданность».

Дед Опенкин встретил тетку Марью приветливо. Более этого — радостно. Он и забыл уже, что было полвека тому назад. В Березках народ незлопамятный. Это лишь тетка Марья такая вредная: все обиды свои чуть не с пеленок помнит.

Крутился дед у избы. Тут и увидел гостью. Приосанился дед Опенкин и петушком, петушком:

— Голубушка! Марьюшка! Да ты-то совсем не старишься!

Дед в юности слыл ухажером. Да и сейчас он еще любезник. (Старуха у деда лет двадцать, как померла.) Но тетка Марья его обрезала:

— Не к тебе — к председателю.

От Опенкина она и узнала, что Степана Петровича дома нет.

Гуся дед принял. Сказал — передаст.

Вернулась старуха домой довольная. Едва скинула с себя сарафан, как тут примчался к Мавриной внук Опенкина, рыжий Лентя:

— Тетка Марья, зовет председатель.

Снова собралась старуха. «Человек он культурный, — рассуждала она по дороге. — Счел нужным вызвать для благодарности».

Но при встрече председатель ее огорчил.

— Ты что же это, Марья Ильинична? — тыкал он пальцем на гуся. — А ну забирай красавца. И чтобы подобного больше не было. — И потом уже мягче: — Марья Ильинична, не конфузьте меня. Не ставьте в глупейшее положение.

Обиделась тетка Марья:

— Эка мужик с норовом!..

А тут еще, когда возвращалась она домой, конечно, не длинной, а самой короткой теперь дорогой, вновь ей попался Корытов Пашка.

— Вьить!.. — присвистнул паршивец Пашка. И состроил такую рожу, что старуха минут десять потом крестилась.

Этот проклятый Пашка и разнес по всему селу о великом ее позоре.