Вера Щербакова - Девушки

Павел, усмехаясь, положил письма на стол. Он ликовал, успев прочитать их, а ведь несколько минут назад ему казалось, что придется уходить отсюда ни с чем. Впрочем, Павел не утруждал себя думами о том, что может получиться из этой встречи. Подрастающей дочерью и все прощающей ему женой он был доволен и не собирался уходить от них, да и на работе могли быть осложнения: сейчас за развал семьи по головке не гладят. Ирину он увидел случайно из окна вагона метро и, наведя о ней справки, узнав, что она все еще не замужем, не мог обуздать разыгравшегося воображения: она все еще любит его — вот приятный сюрприз!

Овладев собой, Ирина стояла перед ним спокойная, лишь слегка побледневшая, укладывая письма в стопку.

— Не тебе, Павел, я писала их, не тебе… Разве я знала тебя? Нет! А теперь вижу… Ты зачем пришел ко мне? — спросила она, взглянув на Павла осуждающим, внимательным взглядом.

— Я люблю тебя, Ира, — сказал он, пытаясь придать голосу страстность, но даже сам понял, что не сумел.

Ирина вспыхнула:

— Лжешь — и не стыдно. Люблю!.. А обманул меня, ребенка. Я жила… Нет, нет, — тут же она остановила себя, — это кончено! Но учти: если хоть раз ты напишешь мне, не говоря о том, что попытаешься прийти, я даю слово, — глаза Ирины холодно блеснули, — пойду к тебе на службу, в твою организацию и… и испорчу тебе карьеру руководящего работника. Все! А теперь, искатель любовных приключений, шагом марш в свою хваленую квартиру!

Ирина бросила Павлу пальто и шляпу и, почти вытолкав его за дверь, с силой захлопнула её.

— Ах, какая низость! — проговорила она, оставшись одна и припирая спиною дверь, забыв в волнении, что куда проще и надежнеё запереть дверь на ключ.

Испуганное лицо Павла все еще стояло перед нею, и Ирина не спешила отгонять его: ей было приятно его унижение.

Новый год встречали всем «штабом» в квартире у Вари с Симой. Было немного тесновато, но зато весело, Симу капали на радостях и чуть не уронили. Сима рассвирепела.

— Нерадивых на мороз! — потребовала она, принимаясь вполне серьезно выталкивать гостей на лестничную площадку. Тогда кто-то из «потерпевших» предложил пройтись, а через минуту все были на улице, и первые снежки уже летели друг в друга.

Город не спал, несмотря на поздний час; музыка неслась из репродукторов над безлюдными улицами, зато в домах всюду горели огни, и в окнах, на фоне елочных ветвей, двигались тени. Была новогодняя ночь над Москвой. И хотя она, вероятно, ничем не отличалась от прошлых ночей, но сознание, что ночь эта не простая, а новогодняя, придавало ей особую значимость. Было безветренно, но холодно так, что дышать больно, будто весь воздух насыщен миллиардами блестящих на свету ледяных иголочек. Они-то и покалывают в носу и в горле.

— Товарищи, знаете что, — вдруг заговорила Лизочка, останавливаясь и соединяя в тесный круг растянувшийся по всей улице ряд Парней и девушек, взявшихся под руки, — давайте сочинять «письмо в будущеё». Сейчас, все вместе! В такую ночь грешно только песни горланить..

— Как, прямо на улице? А мы носы себе не поморозим? — спросил Толя Волков не столько серьезно, сколько ради смеха.

— Не поморозим! — тут же поддержал Лизочку Коля, впрочем, предложив для гарантии выделить ответственного дежурного по носам. — Пусть он следит, — продолжал Коля под общий смех, — и отвечает за каждый нос строго. При случае даже собственным!

— Нет, ребята, пожалуйста, без шуток, — потребовала Лизочка, вглядываясь в разрумяненные морозом лица. — Варя, начинай ты, нам ведь с тобой поручена письмо.

Коля перебил её:

— Позволь мне. Я предлагаю так: «Дорогие наши сверстники далекого будущего! Сейчас новогодняя ночь тысяча девятьсот и так далеё года на земле, мы идем по улице в хорошем настроении после вечеринки рядом со своими любимыми под руку и время от времени, в мало освещенных местах, целуем их украдкой в щеки, и даже, кто ухитряется, в гу…»

Девушки не дали Коле договорить: налетели на него, зажали ему рот. Парни, которым очень понравилось такое начало, бросились на защиту Субботина, приговаривая, что правда, видно, глаза колет, а ведь договаривались во всем быть правдивыми.

Уличенные во лжи, девушки посмеялись и замолчали, угостив «поборников правды», по примеру Симы, колотушками.

А Коля, теперь уже вполне серьезно, продолжал:

— «Да, мы любим, и в этом чувстве, наши далекие друзья, мы можем поспорить с вами: мы любим нежно и преданно, на всю жизнь, потому что девушки наши, как и юноши, вполне достойны такой любви!»

— Хорошо, Коля, продолжай. Пусть знают, что мы жили на свете не сухарями. Молодец, Коля! — раздавалось со всех сторон.

А Лизочка сияла, слушая эту похвалу точно с таким же удовольствием, как если бы хвалили не Колю, а её. «Нужно обязательно показать ему мой доклад о коммунизме», — решила она.

— Ребята, взгляните-ка на небо! Красота какая! — неожиданно закричала Лизочка, останавливая всех.—

Высокое, торжественное и… неизменное, — добавила она с невольным вздохом. — Ведь таким же оно будет и тогда, когда наше письмо до адресата дойдет. Вы представляете? У меня просто мурашки по спине…

— Озябла, вот и мурашки. Домой пора, — заметил Толя Волков, когда все, по настоянию Лизочки, достаточно налюбовались небом.

— Так, значит, письмо не докончим? — спросила недовольным голосом Варя.

Сегодняшняя новогодняя ночь была так хороша! Жалко было расходиться, не дождавшись рассвета, — пусть серенького, зимнего, бедного красками по сравнению с тем летним на даче; но тогда душа Вари была полна тревог и сомнений, а сейчас она вся — счастье! Жалко оставлять руку Ивана, хотя бы и до завтра, и эти милые дружественные лица вокруг, без которых ей теперь трудно даже представить свою жизнь!..

— Нет, докончим. Дальше пойдет так, — ответил Коля под неотступным влюбленным взглядом Лизочки, переносящим его чуть ли не на то самое небо, на которое она только что обратила внимание. И он начал говорить про чувство любви, рвущеёся, по его словам, наружу, к сверстникам далекого будущего.

— Ой, далекого ли? — спросил Титов, вызывая общий взрыв смеха. — По-моему, это не письмо в будущеё, а любовное признание Лизочке Лаптевой. Верно я говорю?

— Верно, вечно! Лишить его слова! — закричала первая Сима и, обратившись к «секретарствующей» на ходу Ирине, наказала ей — Ты смотри, не вздумай записать бред влюбленного…

Сима выглядела очень эффектно в своей черной каракулевой кубанке на русых кудрях, лихо заломанной набок, и в сером, облегающем по тонкой талии пальто со складками. Фронтовой товарищ Ивана Титова, приглашенный им на вечеринку, — военный летчик — ни на шаг не отходил от Симы, что, впрочем, мало трогало её трудно уязвимое сердце.