Антти Тимонен - Мы карелы

— Детали-то совпадают, — усмехнулся Гюллинг. — Ударили топором, утопили в болоте. А кто кого — это неважно. Вот это и есть борьба. Скажите, Оссиппа, а что бы вы сделали, если бы кто-то оскорбил вашу семью? — вдруг спросил Гюллинг.

— Ну, я пошел бы к клеветнику, и ему бы не поздоровилось.

— А если бы вы, к примеру, представляли за рубежом свою страну и там кто-то начал бы клеветать на нашу страну? Как бы вы поступили?

— Я пошел бы к их президенту и…

— Скажем, в министерство иностранных дел. По дипломатической линии.

— Значит, дипломатической… У дипломатов свои порядки.

— Какими ты представляешь эти порядки? Давай будем на «ты». Допустим, ты дипломат и едешь с нотой протеста в министерство иностранных дел.

— Сперва там, наверно, надо шапку снять с головы, — улыбнулся Липкин. — Потом сказал бы: «Здравствуйте, господа хорошие!», поговорил бы о погоде, дескать, какой чудесный день, а на улице пусть хоть дождь как из ведра льет… Потом бы насчет здоровья справился, ну а потом бы я им сказал пару крепких слов.

Гюллинг засмеялся:

— Задатки дипломата у тебя имеются. Только последний пункт надо отбросить.

Вернувшись к себе, Оссиппа просмотрел буржуазные газеты и встревожился: слишком уж воинственно там настроены. Неужели им еще мало войны? Неужели им хочется новой войны после того, как им всыпали как следует?

По голосу секретаря, пришедшего на следующий день пригласить его к Гюллингу, Липкин понял, что сейчас он услышит что-то важное, ради чего его и вызвали в Москву. Вид у Гюллинга был радостный. Он встал и торжественно объявил:

— Сегодня, тридцатого апреля тысяча девятьсот двадцать третьего года, постановлением Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета утверждена амнистия карельским беженцам. Постановление принято час назад. Я хотел ознакомить тебя с проектом, но решил дождаться утверждения постановления. Теперь оно вступило в силу. Вот читай, пожалуйста.

Липкин начал читать текст постановления:

Долгое время международная буржуазия стремилась поработить трудовые массы РСФСР, но каждый раз встречала с их стороны непоколебимый отпор. Разуверившись в возможности свергнуть таким путем власть рабочих и крестьян, она стала делать попытки расколоть дружную семью трудящихся и увлечь за собой несознательную ее часть.

Одной из жертв такой попытки международной буржуазии явилось население Карельской Трудовой Коммуны, часть которого, во время вторжения в Карелию белогвардейских банд, обманом и насилием, была уведена в Финляндию.

Уже более года карельские беженцы, оставившие свои насиженные места, брошенные на произвол судьбы, видя всю безнадежность своего положения, не имеют возможности возвратиться на родину, чтобы искупить свою вину и принять участие в восстановлении разоренной бандитами Карелии.

Рабоче-Крестьянское Правительство РСФСР и Исполнительный Комитет Карельской Трудовой Коммуны не могут не считаться со страданиями карельских беженцев, жестоко обманутых международной буржуазией и ее наемниками, белогвардейскими бандами, вторгнувшимися в: Карелию, и не могут более оставаться равнодушными к безудержному желанию беженцев возвратиться в Россию и искупить свои преступления.

Поэтому Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, в ознаменование праздника 1 Мая, учрежденного в память единства всех трудящихся, постановляет:

1. Даровать амнистию всем лицам, бежавшим в связи с карельской авантюрой 1921—1922 гг. на территорию Финляндии, за исключением руководителей и тех, кои, находясь за пределами Карельской Трудовой Коммуны, продолжали свою враждебную РСФСР деятельность.

2. Установить сроком подачи заявлений о желании воспользоваться настоящей амнистией 1 января 1924 года.

3. Произвести эвакуацию в Россию амнистированных, указанных в п. 1, вместе с семьями и имуществом, на общих с прочими административных основаниях, согласно особой инструкции, издаваемой Наркоминделом по соглашению с Народным Комиссариатом Внутренних дел.

4. Проведение настоящей амнистии возложить на Народный Комиссариат Иностранных дел по соглашению с Народным Комиссариатом Внутренних дел и Народным Комиссариатом Юстиции.

Москва, Кремль, 30 апреля 1923 г.»

Липкин пробежал глазами постановление еще раз с начала до конца и задумался.

— Что скажешь? — спросил Гюллинг.

— Я думаю о карелах, оказавшихся там не по своей воле. Одних обманули, других силой угнали. Я знаю много таких семей. Представляю, как они будут счастливы, вернувшись домой…

Липкин встал и заходил по комнате.

— Теперь нам надо обсудить практическую сторону дела, — сказал Гюллинг и жестом руки пригласил Липкина сесть. — Как, по-твоему, все это будет происходить?

— Сперва надо, чтобы об амнистии узнали беженцы там, в Финляндии.

— Так. Дальше.

— Дальше? А потом они начнут возвращаться. Мы здесь должны помочь им. Им же придется начинать жизнь заново. У многих дома сожжены…

— Помочь, разумеется, надо. А что делать там, в Финляндии?

— Там? Пусть наше постпредство договорится с финскими властями. Впрочем, я в этих делах не разбираюсь, что и как… Другое дело — здесь. Что касается помощи и прочих мероприятий у нас, то я готов. Если я чем-то могу быть полезен, я в вашем распоряжении. Наверно, потому меня и вызвали?

— В Финляндии все обстоит гораздо сложнее, — улыбнулся Гюллинг. — Мы должны послать туда официального представителя, который от имени Советского правительства будет принимать заявление от желающих вернуться, договариваться с финскими властями о местах перехода через границу, давать советы и разъяснения беженцам, бороться с буржуазной пропагандой, пытающейся запугать людей и заставить их отказаться от возвращения на родину… Как ты полагаешь?

— Наверно, так и надо сделать. А мы здесь со своей стороны…

Гюллинг продолжал развивать свою мысль:

— Послать туда надо человека, владеющего языками карельским, финским, русским. Так?

— Наверно, так. А мы здесь…

— Словом, мы должны найти дипломата-карела. Так?

— Наверно, он найдется. Есть же и образованные карелы.

— А если мы его уже нашли?

Гюллинг лукаво усмехнулся, и только теперь у Оссиппы мелькнула смутная догадка.

— Кого вы имеете в виду?

— Тебя.

— Что-о?

— Да, тебя.

— Меня?!

Много всяких неожиданных поворотов было в жизни Липкина. Но такого он не ожидал.

— Я вчера намекал, — напомнил Гюллинг.

— Вы же говорили в шутку. Вы серьезно? А не будет ли тут допущена ошибка? Большая политическая ошибка.