Антти Тимонен - Мы карелы

— Топится, топится, — ответил старик..

Саша угостил Ярассиму махоркой. Старик достал трубку, вытащил свой кисет. Потом сунул кисет обратно в карман — в кисете еще оставалось табаку на одну трубку. Пусть останется на следующий раз. Саша жестами показал, что ему тоже хочется в баню, — почесал спину, прошелся, еле волоча ноги, по избе. Старик понял, что парень проделал большой путь, устал, вспотел. Вчера красноармейцы, стоявшие в деревне, ушли куда-то. Саша, значит, вернулся…

— Пойдешь в кюлю, пойдешь, — обещал старик. — Бабушка, я, ты… — Ярассима похлопал парня веником. — Понимаешь?

— Бабушка? — парень не понял.

— Нет, пойду бабушка и я, ты не с бабушкой. Ты пойдешь юкси… Понимаешь, юкси. — Старик показал один палец.

Саша взял веник, похвалил:

— Хороший, хювя.

— Хювя, хювя, — Ярассима не стал скромничать. — Надо делать все хювя.

— Что нового? — спросил парень.

— Есть новое, есть. — Ярассима нахмурился и сказал жене по-карельски: — Ты по-русски не умеешь, так помалкивай о щепке и о плоте. Я сам ему растолкую все. Ходил Кортехйоки…

— Кортехйоки? — переспросил Саша.

— Видишь, как хорошо мы понимаем друг друга! — похвалился Ярассима жене. — Ходил… смотрел… Пойдем в кюлю, потом. Беги котих, возьми. — Старик не знал, как по-русски будет «чистое белье», и сказал: — Белой штаны.

— Белые? — парень насторожился.

— Штаны белый, понимаешь? Бабушка тебе юкси рыба. Возьми юкси рыба.

— Юкси рыба? Спасибо.

Устениэ дала Саше две рыбины.

— Юкси?

Саша удивился: он думал, что «юкси» по-карельски значит «один», а рыбин дали две.

— Юкси, юкси, — уверяла Устениэ. — Беги домой, неси рыбу, пойдешь потом в баню.

Из всех слов ее, сказанных по-карельски, Саша понял лишь три: «юкси», «кюлю» и «котих» — домой.

— Котих — осенью, — стал он объяснять хозяйке. Он взял ветку березы и стал обрывать с нее листья, показывая, как ветер уносит их. — Осенью.

— Осенью? — понял старик. Ярассиме не хотелось огорчать парня, с таким мечтательным выражением в глазах показывавшего, как он осенью уедет домой, но скрывать свою тревогу он больше не мог. — Кортехйоки ходил. Понимаешь? Смотрел, щепка в Кортехйоки. — Старик показал, как щепка плыла по волнам. — Смотрел еще. Плот. Понимаешь? Большая. — И он показал пятерню. — Мужикка. Бандитта.

Саша вздрогнул и тоже растопырил пять пальцев:

— Пять бандитов?

— Ниет, ниет. Плот смотрел, щепка.

— На Кортехйоки бандиты? — допытывался Саша.

— Ниет, ниет. Большая плот — бандитта много. Ох, ты, молодой еще, вот и не понимаешь, хоть я тебе на русском языке толкую, — сказал Ярассима по-карельски.

Так толком ничего не поняв, Саша собрался уйти, чтобы отнести рыбу, но Ярассима остановил его:

— Скажи, Саша. Как Советской власть? Крепко? Бандитта много. Как вы? Крепко Советской власть?

Это Саша понял и убежденно ответил:

— Советская власть — крепкая!

Саша побежал за бельем, а Ярассима пошел к бане подбросить дров в каменку. Все его мысли были о Саше… Парень мечтает попасть домой. Хорошо было бы, если бы осенью… Только вряд ли их к осени отпустят. Тревожно было на душе у старика. Но Устениэ он не стал ничего говорить.

— Тебе бы, старая, тоже бы не грех научиться балакать по-русски, — сказал он Устениэ, вернувшись из бани. — Я научу тебя. Это совсем не трудно. Слова только надо запомнить. Некоторые слова у них совсем как у нас.

— Это я уже сама заметила, — и Устениэ вздохнула. — Далече у Саши отец да мать. Знают ли хоть, где их сынок скитается?..

— Не будь тут всяких бандитов, давно бы уже Саша был дома, с отцом да матерью жил бы да невесту себе приглядывал.

— Дитя он еще. Куда ему невесту приглядывать?

— Не скажи. А сколько годков мне было, когда я сваху послал к тебе?

— Ох-ой! Да то же было в мирное время.

Ярассима и Устениэ погрузились в воспоминания, замолчали. Но молчание не казалось им тягостным. Далеко-далеко унеслись их мысли, во времена давно ушедшие и милые сердцу. Прошлое казалось им красивым, словно были в их молодости одни лишь праздники с играми да плясками, песнями да сказками. А ведь и в те времена случались и голодные годы, и нужда была, и болезни были, и смерти были. А как пойдешь, бывало, за лосем, сколько верст немереных отмахаешь по лесу на лыжах, пока сохатого добудешь. А работа — придешь и с ног валишься. Эх, молодость, молодость, как легка нога и как горяча кровь была в те годы… А впрочем, и старому человеку на этом свете жить неплохо. Глядишь, еще день прошел. Старики неторопливо похлебали свежей ухи, сходили в баню… Похлестаться мягким свежим веничком — одно блаженство. Попариться, потом, посидеть на травке около бани, остудиться и опять попариться.

Когда старики вернулись из бани, Саша уже ждал их в избе. Самовар пыхтел на столе, а рядом с ним лежала горсточка настоящего чая. Саша, наверно, последний свой чай принес. Парень он молодой, неопытный, по доброте душевной последнее отдаст, себе ничего не оставит. Устениэ пошептала боженьке, чтобы тот берег парня да помог скорей ему вернуться к родимой матушке и батюшке, потом стала ворчать на Сашу, отчитывать его, что в этом мире нельзя быть таким транжирой. Хотя парень и не понимал по-карельски, он догадался, за что хозяйка ворчит на него. Он засмеялся и побежал в баню.

Пару в бане было уже немного, но для такого любителя попариться, как Саша, вполне достаточно. Саша залез на полок, хорошо пропотел, потом выскочил на берег и бултыхнулся в воду. Далеко отплывать он не стал: из головы все время не выходила винтовка, которую он оставил в предбаннике. За годы службы Саша так привык к своей винтовке, что она была у него всегда под рукой. В случае чего, и сейчас он успеет добежать до нее…

Озеро было спокойное, ласково светило солнце. Но ведь в природе спокойствие порой бывает обманчивым. Погода может вдруг перемениться…

Вернувшись в баню, Саша начал мыться.

Ярассима и Устениэ попили чай и ждали Сашу из бани.

Ярассима выглянул в окно, и сердце у него забилось часто-часто. К избе шел какой-то незнакомый человек. Невысокого роста, в плечах широкий. Одет по-карельски: сапоги, черный пиджак, картуз. Судя по виду, карел. Шел человек оглядываясь, словно искал кого-то или бежал от кого-то. Шаг у него был неровный, спотыкающийся, как у пьяного…

— Ну, попались мы! — вырвалось у Ярассимы. Он уже не сомневался, что не с добром идет к ним этот человек.

— Кто же это? — Сердце у Устениэ тоже сжалось, но ей хотелось, чтобы старик сказал что-то такое, от чего отлегло бы на душе. — Кого же это бог, послал?

— Не бог его послал, а черт его несет! — буркнул Ярассима.

Человек вошел в избу, поздоровался по-карельски, даже перекрестился.

Ярассима всматривался в гостя. Тревога его нарастала.