Антти Тимонен - Мы карелы

— Так за кого, хозяин, ты думаешь держаться? За нас или за большевиков?

— Да я… Я думаю держаться за свою Устениэ, больше ни за кого.

— Но-но, — строго сказал Левонен. — Сейчас не время шутить. Вот что ты скажи нам. В прошлом году тут проходили двое наших с почтой. Письма всякие несли. Кто невесте послал, кто жениху своему написал. Скажи, что с ними стало?

Ярассима взглянул на Васселея, словно прося поддержки.

— Говори, говори, — потребовал Васселей.

Чернобородый мужчина, до этого молча стоявший у окна, тоже вступил в разговор:

— Не бойся, Ярассима. Скажи все как было…

— Откуда мне все знать? — проговорил наконец Ярассима. — Помню — были. Сидели у меня, чай пили, как и вы. А потом…

— Что потом? — строго спросил Таккинен.

— Ну, попили чай, покурили… Потом говорят: вези нас через озеро. Почему бы и не перевезти гостей, коли они уходят? Перевез я их. Они пошли дальше, а я вернулся к своей Устениэ. Вот и все.

Левонен расстегнул пиджак, словно ему вдруг стало жарко. Из-под пояса брюк выглянула рукоятка нагана.

— Может, еще что вспомнишь?

— Больше ничего не было. Вот тебе крест.

— Не торопись креститься, — остановил чернобородый Ярассиму.

— Что вы привязались к старику? — заволновался Кириля. — Он правду говорит. Я верю ему.

— Не осеняй себя крестом понапрасну, — наставительно сказал Левонен. — Не поминай имя господне всуе. То грех великий, а за грехи господь карает нас.

Тогда Ярассима встал и назло Левонену перекрестился.

— Кто еще знал о них? — спросил чернобородый.

— Вся деревня знала.

— Ладно. Поверим. Фу, жарко стало. — Левонен повернулся к Таккинену и сказал: — Пойдем, немножко проветримся.

Они вышли на крыльцо.

— Что ты думаешь о старике? — спросил Таккинен.

— Умеет он и правду говорить, — ответил Левонен.

— Не понимаю.

— Да, умеет. Только красным — не нам.

— Тогда хватит разговаривать с ним. Заодно рассчитаемся и за тех двоих.

— Я беру старика на себя, — сказал Левонен.

— Может, ты его с собой возьмешь?

— Вот именно. Возьму. Он пойдет добровольцем. Жаль хозяюшку. Что с ней будет, когда красные дознаются, что муженек по своей доброй воле пристал к нам?

— Старик предаст нас.

— Не успеет. — Левонен отечески похлопал Таккинена по плечу. — Позови его сюда и оставь, нас вдвоем.

Когда Ярассима вышел, Левонен стоял на крыльце и, приставив к глазу какую-то длинную черную трубу, смотрел через нее на другой берег озера.

— Что это? — удивился Ярассима.

— Труба подзорная. Через трубу эту видно далеко-далеко. Погляди-ка, заяц. Сидит, ушами шевелит. Вот чертяка.

— Дай мне поглядеть.

— Погляди.

Левонен дал свою трубу Ярассиме.

— Ну и чудо! — восторгался Ярассима. Противоположный берег был совсем рядом. Зайца, правда, он не заметил, зато видел знакомые деревья, камни.

— А то место, где ты тех мужиков оставил, ты видишь?

— Вижу. Вон у той сосны.

— Ну хорошо, что видишь. Дай сюда, еще поломаешь.

Левонен спрятал подзорную трубу во внутренний карман пиджака. Когда он распахнул пиджак, Ярассима опять увидел черный, с потертым лаком, наган, угрожающе торчавший из-под пояса брюк.

— Послушай, что я тебе скажу, так, по-свойски, — заговорил Левонен полушепотом. — Наш начальник, этот финн, крутой человек. Так ты ему не противься. Пойдешь с нами. Будешь проводником, дорогу будешь показывать. Ты же здесь знаешь каждую тропинку. От нас один человек пойдет с почтой. Так ты проведешь его до границы. Доведешь и вернешься к своей женушке. Вот и все.

— Так ведь…

— И вот еще что. Никто не должен знать, куда ты идешь. Скажешь, мол, по своей доброй воле пошел с нами.

Ярассиму охватило смятение. Он хорошо знал Левонена. На словах Левонен такой добрый, добрее быть не может, а на деле… Нет. Ярассима не поверил, что ему удастся так просто вернуться, но решил про себя, что он тоже не лыком шит. Вы хитры, а мы хитрее. Поглядим, кто кого проведет. До границы он не пойдет, постарается отбиться, потеряться от спутника, а потом укроется где-нибудь…

Стали собираться в путь-дорогу. Устениэ — в слезы.

— Ну чего ты ревешь? — успокаивал ее Левонен. — У нас у всех бабы одни дома, давно без мужей, а твой… Твой скоро вернется.

— Вернусь, вернусь, — утешал ее и Ярассима, а сам подмигивал.

Выйдя во двор, Васселей шепнул Кириле:

— Что-то тут нечисто. Уж так он добровольно и пойдет.

— Он ненадолго. Скоро его отпустят, — заверил Кириля.

— От этой банды не так легко отвязаться. Если прыгнул в воду, так плыви. Иначе — крышка.

Чернобородый пошел в деревню — «поглядеть, что народ поделывает да подумывает», остальные гуськом потянулись через поле к лесу.

В лесу их ждал какой-то незнакомый Васселею человек в грязных холщовых портках, с берестяным кошелем и со старой, видавшей виды, облупившейся винтовкой. Таккинен и Левонен поздоровались с незнакомцем за руку, отошли в сторону и стали перешептываться.

— Вот уж кого не ждал. Откуда он взялся? — пробормотал удивленно про себя Ярассима и тоже подошел к незнакомцу. — Чего ты загордился, даже здороваться не желаешь? Поди, целый год не виделись?

— Ну, здорово, Ярассима! — Незнакомец с неохотой протянул руку старику. — Ты с нами? Хорошо!

— Иди, иди вперед, — поторапливал Левонен.

— Кто это? — спросил Васселей, поравнявшись с Ярассимой. Этого человека с кошелем он еще не встречал, не было его и в лагере Парвиайнена.

— Брат того чернобородого. Сын Луки Ехронена, мы уж думали, что он погиб где-то.

Незнакомец с кошелем пошел впереди, показывая дорогу. Шли все время по частым ольшаникам и труднопроходимым ельникам, обходя стороной открытые и поросшие редколесьем места. Наконец вышли на большое топкое болото, на котором там-сям росли корявые чахлые сосенки. Перебирались с кочки на кочку, опираясь на длинные жерди, добрались до густого ельника, темневшего подобно островку среди трясин и болот. Хотя никого не было видно, шедший впереди человек с кошелем негромко крикнул:

— С нами бог!

— Да даст вам бог здоровья, — раздалось в ответ из зарослей. Из-за деревьев показались люди, одетые так же просто, как и вновь прибывшие: кто в английском кепи, кто в картузе, а у одного на голове была буденовка, правда, без звезды. Обувка тоже была самая разнообразная — от пьекс до бахил. Все были вооружены, кто револьвером, кто винтовкой, кто дробовиком.

Еще больше Ярассима удивился, когда вышли к большой избе, поставленной в густой чаще. Сколько раз он ходил в этих местах, а ему даже в голову не приходило, что тут совсем поблизости стоит настоящий дом. Срублена изба, видно, недавно: торцы желтоватых бревен были прикрыты мхом, а стены покрыты еловой корой. Изба была высокая, в ней можно было стоять в полный рост. Вдоль стен сооружены широкие нары, застланные осокой. Окно застеклено, и около него стоял хорошо обструганный стол.