Антти Тимонен - Мы карелы

Налево между деревьями заголубело лесное озерко. Выйдя на берег, Васселей спрятался в кустах. Он разглядел торчавший неподалеку в тальнике посеревший шест, установленный на крестовине из жердей. Это — сооружение для сушки сетей, и, видимо, где-то рядом должна быть рыбачья избушка. Так и есть, вон она, стоит среди такого густого леса, что не сразу и заметишь. Подобравшись поближе, Васселей продолжал наблюдать. Трава возле избушки была не примята, даже кострище так заросло травой, что наверняка огонь здесь не разводили уже года два, а то и три. Дверь избушки, висевшая на сделанных из ивовых прутьев петлях, сразу же повалилась, как только Васселей прикоснулся к ней. Пол избушки был застлан высохшим, совсем побелевшим камышом. На сучке, торчащем из стены, висела берестяная коробочка с солью. Рядом в щели нашлись спички, возле каменки была припасена сухая растопка.

Крючки и леска были у Васселея с собой. Добыв из-под коры засохшей сосны жирных белых личинок, Васселей нашел на берегу удобное место и забросил удочку. Сразу же клюнуло. На крючке был довольно приличный окунь. Потом он вытянул второго, третьего. Скоро у него было достаточно рыбы, чтобы и поесть и с собой в дорогу взять.

После сытной, наваристой ухи приятно было растянуться на свежих пахучих березовых ветках, настланных толстым слоем на полу избушки. По-домашнему уютно тлели угли в каменке. Занявшись приготовлением обеда, Васселей не заметил, как небо затянуло тучами и по пластинам еловой коры, которыми была крыта избушка, начал накрапывать дождик. Крыша была сделана на совесть и не протекала. Так что пусть себе моросит… Под дождь лучше спится. Васселей решил выспаться. Если бы дом был поближе, можно было бы обосноваться здесь и подождать, как и что получится в этом мире. Наверное, в конце-то концов утихомирятся люди. Интересно, как бы все сложилось, если бы он, Васселей, после поправки вернулся в свой полк. На чьей стороне был бы их полк? Ведь когда его ранило, в полку шел разброд. Он, Васселей, храбро сражался за веру, царя и отечество. Потом столь же решительно махнул рукой на царя и на веру тоже и, подчиняясь приказу Керенского воевать до победного конца, сражался за отечество, хотя вполне был согласен с лозунгами большевиков: «Долой войну!», «Землю — крестьянам, заводы — рабочим!», «Вся власть Советам!». И все-таки как бы это все повернулось, если бы он был в полку, когда каждый должен был сделать свой выбор? Пожалуй, он пошел бы с большевиками. Многие его товарищи, боевые друзья были большевиками. Это были люди честные и скромные, смелые и прямые. Служил бы Васселей в Красной Армии, как и его Рийко. Только, наверное, недолго. Увидел бы, как всякая голытьба вроде шалопая Мийтрея властью пользуется и людей невинных убивает, — ушел бы он от них. И никто бы его не удержал, встань перед ним грудью хоть родной брат. Отнимать у людей последний кусок хлеба он тоже бы не смог, если бы даже попал в продотряд. А эти, белые, лучше, что ли? Не одного Ярассиму они убили. За три года Васселей всего навидался. Просто смерть Ярассимы стала последней каплей. При мысли о Ярассиме сердце Васселея опалило ненавистью, и он пожалел, что, уходя, не пристрелил хотя бы Левонена. А надо было бы шлепнуть этого богомольного старика. Сколько людей, против которых Васселей не имел зла, погибло от его руки за эти военные годы… А пристрелив Левонена, он сделал бы доброе дело. Из красных надо бы Мийтрея… Одного белого и одного красного хотелось Васселею отправить еще на тот свет. А потом белые и красные пусть себе разбираются и выясняют свои отношения, как им нравится…

Дождь успокоительно накрапывал по крыше, тихо шумели ели, добродушно рассказывая что-то свое, лесное и таинственное. В избушке было сухо и тепло. Мягкие, свежие березовые ветки своим запахом напоминали о бане.

Васселей спал долго. Проснувшись, он полежал, ожидая, что снова уснет, но так и не уснул. Тогда он вышел на берег. Светило закатное солнце. Неужели он проспал целые сутки? Наверное, сутки, потому что очень хотелось есть. А спать он лег, плотно поев. Васселей наловил немного свежей рыбы. Клевало хорошо, и можно было ловить сколько душе угодно. Но ему не хотелось лишать жизни даже рыб. Зачем ему лишнее?

Поужинав, Васселей опять лег.

Вдруг его охватила тревога. Не может же он весь свой век оставаться здесь. А вдруг сюда кто-нибудь нагрянет? Надо быть готовым уйти в любой момент. Васселей поднялся, высыпал соль из солонки в свой мешочек и убрал его в рюкзак… Но, подумав, опять достал мешочек с солью. Не одному ему нужна соль. Сюда могут прийти люди. Пусть это будут рыбаки или солдаты, белые или красные, всем нужна соль. Он отсыпал половину, соли обратно в берестяную коробочку и повесил ее на видном месте.

В теплой и уютной избушке, при красноватом свете горячих углей, спокойное мерцание которых напоминало о камельке в родном доме, совсем не хотелось думать ни о чем тревожном, хотелось вспоминать что-то родное, ласковое, теплое.

Жизнь человеческая точно карельское лето, короткое и переменчивое. Летом бывают и жаркие дни и облачные. Случается, озеро разойдется, рассвирепеет, но, побушевав, снова успокаивается. И пусть людская злоба пылает сейчас огнем, погаснет и она со временем, и поймут люди, что любовь прекраснее, чем ненависть. Тогда и он, Васселей, сможет жить спокойно у себя дома, будет ловить рыбу, ходить на охоту, корчевать вместе с Рийко лес под новое поле. А вечером они с Рийко, оба потные после тяжелого трудового дня, заберутся на полок в бане, поддадут пару и будут посмеиваться: «Ну-ка, поглядим, у какого солдата спина крепче, у белого или красного!», А какой будет жизнь маленького Пекки? Поди, он уже совсем забыл отца…

…Анни улыбалась смущенно, как она улыбалась много лет назад на посиделках, когда Васселей впервые подсел к ней. Тогда Васселей решил, что эта девушка будет его женой и никто не должен опередить его. Отец и мать сперва были против: семья Анни считалась бедной и не могла дать в приданое даже корову. Но Васселей настоял на своем: ведь он будет сватать не корову, а Анни. Пришлось родителям уступить. И ничего, неплохо они потом ладили с Анни. Анни оказалась послушной и работящей невесткой. Мать Васселея, правда, любит командовать, никому спуску не дает — ни невесткам, ни сыновьям, ни своему старику, ни своему богу, но ко всем она справедлива. И в работе сама служит примером — за ней только поспевай. Бывает, и своему боженьке, который не успевает выполнять всех ее поручений, сердито буркнет: «Висишь тут без дела. Уж лучше я сама сделаю…» — и, не уповая на бога, делает сама.

Васселей улыбнулся, вспомнив, как в дом Анни пришли сваты и как отец невесты, с большим трудом скрывая свою радость, долго раздумывал, почесывая затылок. Уж такой обычай: нельзя сразу соглашаться.