Антти Тимонен - Мы карелы

Этой ночью мало кто спал в деревне. Кто-то заметил, что, как только таинственные гости пришли к Маркке, в окнах его избы вспыхнул свет, а потом окна сразу занавесили чем-то. Люди смотрели на затемненные окна Маркке, за которыми происходило что-то загадочное и зловещее. В окутанной долгой осенней тьмой деревне всю ночь шло какое-то движение. Временами то здесь, то там вспыхивал слабый огонек: то, пробираясь в темноте к соседу, люди освещали спичкой крутые ступеньки чужого крыльца. Мужикам не сиделось дома. Одни, услышав осторожный стук в окно, выходили на улицу, и увидев сына Маркке, молча шли к затемненной избе столяра. Другие, одолеваемые тревогой, шли к соседу и, собравшись вместе, молчали и вздыхали. Третьи пошли за советом к единственному коммунисту деревни, к Ваассиле Егорову. Два года назад Ваассила вернулся из Красной Армии. Пришел он совсем больным, его мучил постоянный кашель, и, прежде чем сказать что-то, он всегда долго откашливался и харкал кровью.

— Да говорил я им там, в Юмюярви, — прерывисто дыша, рассказывал Ваассила. — Знают они, что по деревням шатаются всякие… Как их назвать-то? Да не курите же! От вашего дыма я совсем… — Откашлявшись, он продолжал: — Да, верно вы говорите, верно. Нечисто тут что-то: Нехорошие это гости, раз они крадучись прошли к Маркке. Контрабандисты какие-нибудь из-за кордона. А может, и агенты, которые ходят и мутят народ. Надо бы кому-то сходить в Юмюярви, сказать им… Я сам не могу.

— Я пойду! — вызвалась жена Ваассилы. — Мне все равно туда идти. Своих навестить.

Отказавшись от провожатого, жена Ваассилы отправилась одна ночью в неблизкий путь.

В избе Маркке собралось с десяток мужиков. Хозяин выставил довольно богатое по тем временам угощение: у него был припасен для этого вечера даже настоящий кофе, рыбник был испечен из чистой ржаной муки без всяких примесей, был даже сахар на столе. А гость, которого в деревне из-за красноармейской формы приняли за большевика, достал из своего заплечного мешка алюминиевую флягу. Правда, содержимое фляги он дал попробовать лишь Маркке и Степане Евсееву. Остальные не обиделись: фляжка маленькая, все равно всем бы не хватило. Хозяин представил своих гостей. О «большевичке-красноармейце» он сказал, что это свой человек, пришел он сюда издалека и по важному делу. Кое-кто из мужиков узнал этого человека. Он действительно был карел и совсем не из таких уж дальних мест — из Тахкониеми. И пришел он, конечно, из Финляндии. Прежде его звали Мийтреем. Мужики поглядывали на Мийтрея с некоторым удивлением и тайной завистью: даже не верилось, что этому шалопаю и пустомеле доверили такое важное дело. Они изумились бы еще больше, если бы Маркке сообщим им, что Мийтрей является прапорщиком финской армии, но Маркке об этом умолчал. Второго гостя совтуниемские богатеи тоже знали. Это был Оссиппа Борисов, или Поринен, из Тунгуды.

Мийтрей говорил больше всех. Говорил он по-фински, по-книжному:

— Я удивляюсь, какое у вас здесь сонное царство. Вся Карелия охвачена брожением, и настала самая благоприятная пора, чтобы действовать энергично, напористо, не жалея сил, а вы…

Мийтрей обвинял жителей Совтуниеми в лени, в том, что они не разбираются в премудростях большой политики. Мир в Тарту? Ну и что? Очень хорошо, что его заключили. Разве достопочтенные хозяева не в силах растолковать людям, что мирный договор не сулит народу ничего хорошего? Пусть большевики верят в его силу и уводят свои войска. Неужели здесь не понимают того, что хотя Финляндия и обязалась соблюдать мирное соглашение и не вмешиваться во внутренние дела Карелии, она все же остается свободной страной, где тот, кто хочет помочь Карелии, имеет право оказать эту помощь в любых необходимых размерах. Не надо забывать и о том, что в Финляндии живет много карел и есть общества и организации, пекущиеся об интересах Карелии. Они, эти общества, ждут не дождутся, когда отсюда им подадут сигнал, что пора действовать. В Финляндии есть целая армия, состоящая из карел и финских добровольцев. Командует армией свой человек, ухтинец Хеймо Парвиайнен. До каких же пор жители Совтуниеми будут сидеть сложа руки, обрекая эту армию на бездействие и выжидание? До каких пор уважаемые хозяева будут терпеть царящую вокруг нужду и большевистское иго?..

Навалившись на край стола всей тяжестью огромного тела и мрачно глядя на Мийтрея, Борисов слушал этот поток обвинений и упреков, потом грузно поднялся и оперся широкой ладонью о стол. Мийтрей замолчал и удивленно взглянул на Борисова.

— Конечно, оно и так, — произнес Борисов, — но дело это серьезное, и преувеличивать тут ничего не следует… Сам знаешь, что…

— Кто здесь преувеличивает? — вскипел Мийтрей. — Я знаю, что говорю. И меня послали сюда не для того, чтобы ты учил меня.

Борисов презрительно махнул рукой: для него Мийтрей оставался прежним Мийтреем. Откуда бы Мийтрей ни пришел и какие бы поручения у него важные ни были, для Борисова он всегда был и будет пустомелей из Тахкониеми.

— А я считаю так. Говорить надо все так, как есть. — Борисов сел — не выступать же ему стоя перед Мийтреем — и продолжил: — Что за помощь поступит из Финляндии и поступит ли — там видно будет. Сейчас главное — чем мы сами располагаем. Я пришел сюда не байки рассказывать. Буду говорить конкретно. Мы имеем около тысячи вооруженных бойцов. Это больше, чем твоему Парвиайнену удастся когда-либо наскрести в Финляндии. И наши силы возрастут троекратно, а может, даже, четырехкратно, хотя мы и не называем себя армией. Мы не хвастуны. Мы люди дела, и когда надо, мы действуем. Без лишних обещаний и громких слов.

— А сколько в Карелии красных? — спросил Маркке, чувствуя себя неловко из-за того, что его гости обмениваются колкостями.

— На границе и в деревнях примерно шестьсот штыков, — ответил Мийтрей. — Кроме того, еще сколько-то на железной дороге.

— Да, здорово работает разведка у финнов, — пробурчал Борисов. — Ничего не скажешь. Мы тоже подсчитывали. И не по бумагам в канцеляриях, а людей на месте. Получилось семьсот пятьдесят.

Назревала ссора. Маркке пытался предотвратить ее.

— А что поделывает сейчас правительство в Суомуссалми? — спросил он.

— Ждет, когда наступит время действовать, — заверил Мийтрей. — Часть членов правительства сейчас в Хельсинки, где они…

— …распродают наши леса и деньги складывают на банковские счета, — вставил Борисов. — Но я боюсь, что они сядут в лужу. Хозяевами Карелии являемся мы — те, кто что-то делает для нее. Или как, по-вашему, старики?

Те, кого он назвал стариками, были еще далеко не преклонного возраста мужики, слывшие совсем недавно заправилами в деревне, ее столпами. Правда, были среди собравшихся и мужики небогатые, но по-прежнему безропотно подчинявшиеся воле зажиточных хозяев и пользовавшиеся их доверием настолько, что могли присутствовать вместе с ними на тайном собрании.