Антти Тимонен - Мы карелы

Со стороны леса к селу приближались двое. Один, сгорбившись, с понурым видом, едва тащился, устало переставляя ноги. Другой шел следом, зажав под мышкой винтовку. Он тоже устал, но показавшиеся впереди огоньки придавали ему силы. Там, в селе, он сдаст пленного бандита, напьется горячего чаю, перекусит, выспится. Не идти же ему в обратный путь на ночь глядя, тем более ходить в одиночку в последнее время стало небезопасно.

— Стой! Кто идет?

Из-за деревьев вышли трое с винтовками.

— Свои, свои! — обрадовался сопровождающий пленного бандита. Он узнал окликнувшего по голосу. — Останайнен?

— Да, я. Ты это, Калехмайнен?

— Кто же еще? Я, конечно. Вот бандита привел. Примете?

— Примем, примем…

Останайнен со своими спутниками пошел навстречу Калехмайнену. Милиционер переложил винтовку в левую руку, а правую протянул Останайнену. Тот пожал руку Калехмайнена и не выпустил ее. Тем временем один из спутников Останайнена выхватил из руки Калехмайнена винтовку.

— Бросьте. Не так уж я устал. Донесу как-нибудь, — Калехмайнен пытался отобрать свою винтовку. — Вы что, не знаете меня?

— Знаем, знаем…

Отобравший винтовку отдал ее бандиту, и тот сразу приставил дуло к груди милиционера.

— Что за дьявольщина? — Калехмайнен попытался вырваться, но ему тотчас заломили руки за спину.

— Не надо ругаться, товарищ Калехмайнен, — осклабился Останайнен. — Ведь и по учению коммунистов ругаться нехорошо.

— Кто вы такие? — спросил Калехмайнен, хотя уже понял, в чьи лапы он попал. — Предатели!

— Сам ты изменник родины.

Только теперь по голосу Калехмайнен узнал второго спутника Останайнена.

— Кажется, Паавола? — Калехмайнен помолчал и добавил: — Нет, я не изменник родины. Только напрасно с тобой об этом говорить. Нам не понять, друг друга.

— Конечно, — согласился Паавола, — мы с тобой глядим на мир с разных колоколен. А здорово получилось: все-таки встретились!

— Мы же договорились, что встретимся, — вспомнил Калехмайнен. — Хотя, конечно, не такой встречи я желал.

Действительно, почти четыре года назад они договорились встретиться. Оба они были родом из одних мест, из Северной Финляндии. В конце 1917 года Паавола со своими щюцкоровцами приходил к Калехмайнену с обыском. Калехмайнен был одним из руководителей рабочего движения в их округе. Паавола тогда арестовал Калехмайнена, но время было еще такое, что приходилось соблюдать кое-какие законы. И Калехмайнена выпустили. Выйдя из тюрьмы, Калехмайнен подался на юг. Сказал, что идет искать работу, потому что в ремонтных мастерских, где он работал, хозяин объявил локаут. Паавола, конечно, догадался, что не ради работы Калехмайнен уходит на юг. Он знал, что там, в южных провинциях Финляндии, готовились к выступлению отряды Красной гвардии. Но помешать Калехмайнену он не мог. Тогда Паавола сказал на прощание:

— Погоди, мы еще с тобой встретимся, Мы еще с тобой полюбуемся друг на друга через прорезь прицела.

— Пожалуйста, если вы этого так хотите! — ответил Калехмайнен. Он никогда не обращался к Пааволе на «вы», и это «вы» означало, что он имеет в виду не только Пааволу.

И вот они встретились. Правда, через прорезь прицела мог смотреть лишь Паавола, имевший винтовку. У Калехмайнена этой возможности теперь нет. Оттого-то и было так горько у него на душе. Четыре года он воюет, а так и не постиг всех военных хитростей. Опять его водят за нос. Недавно в Киймасярви его обвел вокруг пальца хитрый поп. А теперь он, как дурак, отдал винтовку. Так же они оплошали у себя в Финляндии. Все твердили о гуманных целях рабочего движения, а не о том, что если уж взялись за оружие, то надо его и применять, а не ради форсу носить с собой. Бандит, который ему попался, был птичкой немалой. Много черных дел на его совести! Если бы Калехмайнен поступил так, как поступали в таких случаях белые, то не надо было бы ему тащиться с этим пленным за десятки верст в волость. Просто к стенке его — раз, и готово. Но Калехмайнену это тогда даже в голову не пришло. И он повел бандита один: стоит ли еще кому-то тащиться, путь неблизкий, а справиться вполне можно и одному. Как же он прошляпил!

Калехмайнена повели к селу. Значит, Руоколахти они уже взяли. Может быть, там допустили ту же оплошность, что и он, Калехмайнен? Ему-то уже своей ошибки не исправить. Хоть бы другим это было наукой!

Горница была жарко натоплена. Жаром веяло и от пузатого самовара, за которым сидели Таккинен и Борисов. Таккинен рассуждал о планах дальнейших действий своего отряда, Борисов молча слушал, лишь изредка кивая головой.

В дверь постучали. В горницу вошел Паавола и радостно доложил, что они захватили пленного.

— Калехмайнен его фамилия.

— Знакомая фамилия, — сказал Таккинен и стал надевать китель.

— Мы с ним старые знакомые, — сообщил Паавола. — Он из наших краев. Батраков и служанок воспитывал в большевистском духе.

— Ну и как? Получилось что-нибудь? — благодушно поинтересовался Таккинен.

— Он-то старался вовсю, — ответил Паавола.

Застегнув китель и подпоясав его широким ремнем с маузером в деревянной кобуре, Таккинен велел ввести пленного.

— Давай поговорим как финн с финном, — предложил Таккинен Калехмайнену, налив ему стакан чаю и угостив папиросой.

— Да, финны-то мы финны… — задумчиво сказал Калехмайнен. Он охотно выпил стакан горячего чая. От папиросы тоже не отказался.

— По родной стороне не соскучился? — спросил Таккинен. — А я вот сильно скучаю.

— Да, конечно, — согласился Калехмайнен. — Я тоже частенько думаю о ней.

В его словах было столько теплоты, что Таккинен с любопытством взглянул на пленного и, помедлив, предложил:

— Ну если действительно тебе так хочется повидать родные края… Нет ничего невозможного. Нация мы небольшая, мы должны помогать друг другу.

— Что касается помощи в моем положении… — Калехмайнен хотел махнуть рукой, но, заметив, что пепел с его папиросы вот-вот упадет на пол, осторожно стряхнул его в пепельницу. — Боюсь я, что на цене мы не сойдемся.

— Да ну? — изумился Таккинен. — Выходит, и ваш брат коммунист может быть человеком дела. Сразу о цене речь повел. Нет! Сперва надо договориться кое о чем еще. Надо повиниться, покаяться, от всяких большевистских идей отречься. Потом помочь родине во всем, что мы потребуем. А лишь потом поговорим о цене…

— Я ведь о том же и говорю, неужели непонятно? Просить пощады, отрекаться. — это есть та цена, о которой нам не договориться. Родине своей я готов помочь. Только не так, как бы вы хотели. А по-другому, так, как мы хотим. Вот так-то!

— Ага! — холодно сказал Таккинен. — В таком случае родины вам не видать. Да и мечтать о ней вы скоро перестанете.

— Охотно верю. Уж столько мы друг друга знаем. С вашего разрешения, я возьму еще одну…