Антти Тимонен - Мы карелы

— Носит их нечистый. Принес и обратно унес. Из-за перегородки, за которой хранился картофель, послышался голос Кемппайнена:

— Они ушли с острова?

— Унес их бес, унес. Только не знаю, далеко ли унес.

Осторожно раздвинув доски, Кемппайнен выбрался из своего укрытия.

— Надо и мне отправляться.

— Куда же ты? Погоди, пока все успокоится.

— Нет, хозяюшка. Теперь не скоро успокоится. И само по себе оно не успокоится. Вот черт, винтовки-то с собой не было…

Выбравшись из подпола, Кемппайнен пересчитал патроны в барабане револьвера.

— Ох, сынок, на гибель верную идешь.

«Сынок!» — Кемппайнен улыбнулся. Это было сказано по-матерински тепло, хотя не очень-то подходило к нему. Варвана была немногим старше его.

Варвана положила в маленькое лукошко вяленой рыбы и пареной репы. Кемппайнен не хотел брать еды в дорогу. У бедной вдовы у самой почти ничего нет. Но взять пришлось. Вряд ли в мире найдется щедрость, которую можно было бы сравнить с добротой этой женщины — подумалось Кемппайнену.

— Да поможет тебе бог!

Растроганный напутствием хозяйки, Кемппайнен тихо проговорил:

— Спасибо. Да вот еще… — он замялся, — у меня чемодан остался. Ничего особенного там нет, но все же. Есть там две книги. Одна поменьше, другая побольше. Черные. Но, пожалуй, ходить за ними не стоит. Чтоб беды не было…

— Слушай, скажи-ка мне… Как ты полагаешь? — спросила Варвана. — Вот Финляндия-то опять войной пошла… Устоит Советская власть?

Кемппайнену хотелось найти слова поубедительнее, чтобы хозяйка поверила ему, но в голову пришли самые обычные слова:

— Обязательно устоит. Должна устоять… Что бы они там ни делали.

— Дай я обниму тебя, как положено по нашему, по карельскому обычаю.

Впрочем, по карельскому обычаю обниматься вдове с чужим мужчиной, да к тому же наедине, было не положено, но большого греха Варвана в этом не видела, тем более что в последнее время старые добрые обычаи частенько нарушались.

Кемппайнен ушел в предрассветную тьму.

Варвана поднялась на печь и легла рядом с детьми. На душе у нее было так хорошо, что хотелось сказать детям что-то ласковое, теплое. Но дети спали сладким сном, и Варвана, бормоча ласковые слова, погладила сына по головке. Лицо дочки было мокрым от пота. Варвана осторожно сняла с нее одеяло, постелила его у самой стены, где было прохладнее, и поднесла девочку туда.

Едва Варвана успела задремать, как где-то далеко прогремело несколько выстрелов. Они донеслись не из села, а с другой стороны, из-за рукава, за которым начинался лес. Перепуганная Варвана начала молиться. Наконец стрельба прекратилась, но от наступившей тишины, в которой слышно было беспокойное лаяние собак в селе, на душе стало еще тревожнее.

Дверь распахнулась, и в избу ворвались те же три бандита с ослепительно ярким фонарем в руках.

— Слезай с печи, ведьма!

От злого крика проснулись дети. Мальчик заплакал, девочка судорожно хватала воздух.

— Попалась! — рявкнул сын Степаны Евсеева. — Нас за дураков считаешь. Где ты красного прятала?

— Никого я не прятала.

— Мама, вели им уйти, — прохныкал мальчик. Он думал, что стоит матери сказать этим злым людям, чтобы они уходили, и они ушли бы.

— А ну! Слезай…

Сын Степаны Евсеева начал стаскивать Варвану с печи. Дети заревели еще громче. В избу сбежались женщины из соседних домов. Сын Степаны Евсеева оставил Варвану и стал прикладом винтовки выталкивать соседок за дверь.

— Убирайтесь! Не то и вам достанется!

— Детей, заберите детей! — умоляла Варвана.

— Пусть уведут щенят, — смилостивился финский фельдфебель.

— Мама, мы не пойдем, — упирался мальчик. — Они убьют тебя.

— Идите, деточки, идите. Нам поговорить надо! — уговаривала Варвана, сдерживая слезы.

Когда перепуганных детей увели, сын Степаны Евсеева схватил Варвану за горло своими широкими ладонями и зловеще прошипел:

— Теперь мы поговорим! Ну, говори! Куда Кемппайнен ушел? Что он говорил?

— Никого я не видела, ничего я не знаю. Я с детьми была.

— Оставь ее. Откуда ей знать, — махнул рукой второй совтуниемец, уже немолодой мужчина. — С бабами тут еще валандаться…

— Заткнись ты… — рявкнул сын Степаны Евсеева. — А ну, признавайся. Муку, что Кемппайнен у нас награбил, он тебе приносил? Говори!

Сын Степаны Евсеева буквально трясся от бешенства. У него, сына самого богатого хозяина из Совтуниеми, было достаточно причин прийти в такую ярость: в прошлом году этот самый Кемппайнен, которого прятала Варвана, изъял у его отца излишки муки. Правда, делили эту муку в Совтуниеми между бедняками, но как знать, может быть, и сюда ее привезли и этой Варване тоже дали. Ведь не стала бы она ни с того ни с сего укрывать красных. Вспомнив о муке, сын Степаны Евсеева вне себя от злобы схватил полено.

— Стой! — остановил его фельдфебель. — Невежа! Разве можно так… Вот возьми эту штуку.

Фельдфебель вытащил из винтовки шомпол. Он был назначен военным советником при отряде Маркке и считал своим долгом учить невежественных карел не только военному делу, но и западной цивилизации. Бить женщину поленом? Это же не по-рыцарски! Надо по-современному — шомполом!

Сын Степаны Евсеева охотно учился западной культуре. Он так старался, что второй совтуниемец не выдержал и вышел из избы. Фельдфебель со стороны наблюдал за своим учеником, с одобрением замечая про себя, что теперь все идет, как должно идти в цивилизованном мире. Сын Степаны Евсеева бил с остервенением. Бил по лицу, по плечам, по груди. Он продолжал бить, хотя Варвана лежала уже без сознания. Он бил, словно приговаривал: вот тебе за муку… вот тебе за Кемппайнена… вот за то, что Юмюярви вздумали отмечать советский праздник… хочется ли еще тебе Советской власти?

— Ее надо доставить живой в Киймасярви, — предупредил фельдфебель. — Учти.

Был приказ Таккинена — наиболее опасных коммунистов доставлять в Киймасярви. Правда, сам Таккинен не соблюдал этот приказ, но от других он требовал его исполнения. Варвана в тот момент представлялась фельдфебелю очень опасным коммунистом. А разве она не была опасной? Разве она не учила своих детей, что Тухкимус, этот униженный и обиженный человек из народа, может совершать великие дела и приносить добро людям. Ведь расстреляли же на Ухутсаари, как коммунистов, всех советских учителей, попавших в лапы бандитам. Их расстреляли за то, что они пришли учить карельских детей грамоте.

Варвана пришла в себя в чьей-то конюшне, где были заперты и другие такие же опасные смутьяны, как и она. Среди арестованных был и брат убитого бандитами милиционера одноногий Мику. Он тоже был избит. И было за что: как это он посмел родиться на свет братом человека, который стал затем блюстителем порядка у Советской власти.