Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину

Зубанов пошарил стереотрубой, заглядывая в кривые улочки и огороды, но ничего подозрительного не заметил. Улочки были пустынны, лишь кое-где у порога жилищ сидели женщины. Многие окна забиты досками или заткнуты тряпками. Из щелей валил дым: дома топились «по-черному».

Чужая жизнь начиналась в сотне шагов от Зубанова, за узкой линией границы. Острое чувство любопытства и настороженности всегда охватывало его, когда он вот так наблюдал за той стороной.

Он оторвался от окуляров, выпрямился, и тотчас же картина, открывавшаяся его взору, стала более наглядной, общей, будто он поднялся кверху и теперь мог наблюдать все в целом, сопоставляя и удивляясь еще больше.

Когда-то это было одно село, теперь граница рассекала его на две половины. И разделяли их лишь хворостяной забор и лента контрольно-следовой полосы.

— Рядом, а совсем другая жизнь, товарищ старшина, — назидательно сказал Зубанов.

— Капитализм, — заметил Пятириков.

— Капитализм с остатками феодального уклада, — поправил Зубанов.

Старшина посмотрел на него удивленно.

— Опять бьют! — неожиданно сказал Рыжков, молча наблюдавший в стереотрубу.

— Где? — встрепенулся Зубанов.

Рыжков отступил, давая место лейтенанту, и в этот момент лицо его поразило Зубанова выражением страха и сострадания. Но то, что он увидел через увеличительные стекла, поразило еще больше. Человек, обхватив голову руками, стоял спиной к стене дома, а разъяренная толпа бросала в него палками и камнями. Человек не убегал, не защищался, он только низко наклонял голову, тесно прижавшись к стене, чтобы его не смогли ударить сзади.

— Что они, с ума посходили?

Пятириков и Рыжков молчали, стиснув зубы.

Вдруг человек выпрямился и в отчаянной решимости кинулся на толпу — один против всех. Толпа шарахнулась, пропуская его, и он побежал по кривой улочке. Вскоре все скрылись за строениями. Только облачко пыли поднималось над тем местом, где шла погоня. Но вот и пыль улеглась.

— Как вы думаете, старшина, что все это означает? — спросил Зубанов, отрываясь от стереотрубы.

Пятириков снова пожал плечами. Он пристально следил за турецкой пограничной вышкой, на которой виднелся наблюдатель. Зубанов тоже посмотрел туда. Наблюдатель разглядывал их в бинокль, потом лениво прошелся по площадке. Это был здоровенный парень в матерчатой фуражке с длинным козырьком, форменной рубашке и брюках американского образца. Несуразно длинная винтовка стоймя торчала в дальнем углу площадки.

— Делает вид, что ему безразлично, — определил Зубанов. — Ждет, когда мы уйдем с вышки.

— Просто надоело смотреть, — сказал Пятириков.

Зубанов промолчал. Ему было неприятно, что старшина отмалчивается или поправляет его. Но ощущение неприязни к турецкому аскеру не пропадало, и он сказал:

— Военнослужащий… Оружия при себе не держит.

— Они всегда так, — спокойно пояснил Пятириков и поправил на ремне пистолет.

Старшина не поддерживал разговора, и Зубанов сказал официально:

— Продолжайте наблюдение, Пятириков.

Старшина опять удивленно взглянул на него и прильнул к трубе.

— Мулла на минарет поднялся, — сообщил Пятириков через несколько минут.

Зубанову не часто приходилось видеть муллу на минарете, и сейчас он с любопытством разглядывал обыкновенного тщедушного мужичонку в серой рубашке, черных брюках и кепке. Эта кепка удивляла больше всего. Мулла постоял немного, деловито посмотрел на свои ручные часы, еще постоял и стал что-то кричать вниз, оглаживая бородатое лицо ладонями и время от времени воздевая их к небу. Так он делал свое дело минут десять, передвигаясь бочком, а потом исчез, словно его не было.

— Почему он такой непредставительный? — спросил Зубанов.

— По приходу. Село-то бедное, вот и мулла бедный, — Пятириков говорил это, не отрываясь от стереотрубы. Помолчав немного, он сказал: — А мулла-то все-таки самый богатый человек на селе.

— Почему?

— А заметили — ручные часы носит. Никто из крестьян таких часов не имеет, по солнышку живут. Только мулла да офицер с ихнего поста… А вон и сам офицер пожаловал, легок на помине.

По узкой кривой улочке верхом на лошади рысью ехал турецкий офицер. Он браво сидел в седле, выпятив грудь, а сзади, ухватившись за лошадиный хвост, трусцой бежал солдат. Куры шарахались от них в разные стороны. В одном месте солдат споткнулся и выпустил хвост, и тогда офицер, чуть осадив лошадь, огрел его хлыстом. Солдат припустил вприпрыжку, снова ухватился за хвост и теперь уже больше не отставал. Так они приблизились к турецкому пограничному посту и скрылись в воротах.

— Прибыл их благородие, — усмехнулся Пятириков.

Зубанов промолчал.

За турецкой околицей на чахлых косогорах, возле редких кустиков кукурузы и чая, копошились крестьяне.

— Тяпками да мотыгами копают землю… Разве ж это жизнь? — сокрушенно проговорил Пятириков, видимо, тяготясь молчанием.

— Да-а… — задумчиво произнес Зубанов. Сцена избиения не выходила у него из головы. Что бы это могло означать?

Спустившись с вышки, Зубанов направился в канцелярию, а старшина задержался около конюшни.

— Дежурный, ко мне! — крикнул Зубанов, войдя в коридор.

Цыбуля предстал немедленно.

— Что нового?

Цыбуля ответил, что ничего нового нет, только у сержанта Ковригина разболелись зубы и вспухла щека.

— Пусть потерпит.

Цыбуля напомнил, что сержант включен в тревожную группу.

— Я сказал, пусть потерпит, — произнес Зубанов раздельно. — А теперь идите.

Цыбуля исчез так же внезапно, как и появился.

Зубанов прошелся по канцелярии, поглядел в окно. Всезнающий старшина куда-то запропастился…

В дверь робко постучали.

— Да! — резко крикнул Зубанов.

Вошла Наташа в своем просторном ситцевом платье, с блуждающей кроткой улыбкой на подурневшем лице.

— Костя, я видела, как ты спустился с вышки, и решила зайти… Что там, у турков?

— Пустяки! Несколько идиотов били одного калеку.

— Это не может отразиться на границе?

— Не задавай глупых вопросов, — раздраженно ответил Зубанов.

— Может, ты позавтракаешь?

Наташа смотрела на него так нежно, что он сказал мягче:

— Ладно, сейчас.

Она вышла.

Зубанову стало жалко Наташу. Такую молодую, красивую завез на край света, и теперь она сидит без дела. А ведь кончила медицинский институт, и ее оставляли в Алма-Ате. Он любил Наташу и отдал бы все, чтобы она была счастлива и чтобы у нее благополучно родился ребенок, конечно, мальчик.

— Наташа, подожди! — крикнул он в окно и быстро вышел из канцелярии.

Но тут перед ним снова предстал Цыбуля:

— Товарищ лейтенант, позвонил Рыжков: турки нарушают границу!