Василий Шаталов - О дереве судят по плодам

— Прошу на корабль! — шутливо пригласил меня моторист, усаживаясь за руль. Отчалив от пристани, катер вышел из затона в канал и взял курс на восток. Приподнявшись на крыльях, он сразу же развил хорошую скорость. Рванулись и полетели навстречу низкие берега, из-за которых выглядывали желтые барханы. Река катилась навстречу торжественно-величавым половодьем.

Не канал, а именно — река!

Стремительность движения, упругость ветра и легкий плеск за кормой наполнили меня неповторимым чувством радости и окрыленности, хотелось петь… Это чувство не покидало меня до конца поездки.

Через несколько минут впереди показался теплоход. Нет, я ошибся. Это был земснаряд. От него, через весь канал, наискось отходила трубка, из которой на берегу извергался черный поток жидкой грязи, так называемой пульпы.

Моторист еще издали дал несколько настойчивых гудков, требуя дороги. Земснаряд отвалил от берега, и мы осторожно миновали узкий проход. В кабине багера мелькнуло потное небритое лицо рабочего. Моторист кивнул ему, и в знак благодарности за оперативность дал несколько приветственных гудков.

Вскоре на нашем пути повстречались другие землесосы, занятые расширением и углублением канала. Наконец, миновав последний из них, мы вырвались на вольный речной простор.

К этому времени погода изменилась. Откуда-то набежали тучи, усилившийся ветер поднял волну. Катер затрясло. Ощущение было такое, будто мы не по реке плывем, а мчимся на телеге по вспаханному полю.

Худояр Сабиров — так звали моториста — оказался человеком веселым и словоохотливым. Из его рассказа я узнал, что на Каракумском канале он чуть ли не с первых дней его строительства. Был багером и бригадиром земснаряда. Но ему не повезло: из-за болезни пришлось перейти на более легкую работу — мотористом катера.

Обязанности моториста, по мнению Худояра, несложные. Отдохнувших после вахты рабочих он отвозит из Нички на земснаряды, а оттуда забирает тех, кто должен поехать на отдых. Сюда же, на землесосы, он доставляет почту, специалистов, гостей. Случается, ездит по какому-нибудь срочному поручению в Головное и Мары. Ведь трасса канала судоходна на протяжении почти пятисот километров, а в оба конца получается тысяча.

Рассказав о себе, Худояр замолк, а мне хотелось услышать о каком-нибудь случае или дорожном приключении.

— А о каком? Веселом или грустном? — уточнил Худояр.

— Да все равно. Лишь бы случай был интересный.

— Хорошо. Тогда слушайте. Однажды взял я из Нички кипу писем, газет и журналов и повез их землесосчикам. Еду и все время поглядываю вперед, на воду. По реке часто камыш, бурьян, колючка идут. Если замечу их, обязательно отверну. Не отвернешь, зацепятся за крылья, и катер сразу потеряет скорость.

Так вот. Еду и смотрю. Вдруг… по левому борту вижу плывет что-то белое, продолговатое. Бревно, не бревно, а на него похоже. Сбавил я ход и подрулил к тому «бревну». Только теперь я понял: никакое это не бревно, а рыбина, килограммов так на тридцать! Что это? Толстолобик или амур — не понять: рыба плыла вверх брюхом, и я подумал, что она дохлая.

«Что же с ней приключилось, с бедняжкой? — глядел я на рыбу и переживал — кто же угробил ее?»

И вот, когда она очутилась совсем рядом, я решил погладить ее по животу. Только дотронулся до нее, а она к-а-а-к развернется да к-а-а-к трахнет меня по портрету — чуть я из катера не вылетел! Вот это, думаю, томаша [8] Томаша — зрелище. , вот это потеха!.. Стою и ничего не соображаю. Рыба, конечно, ушла! Когда опомнился, подумал: «Взять, бы весло, да веслом ее… Такой улов был бы!.. На целую неделю хватило бы…

Над нами одна за другой промелькнули чайки. На канале они появились сразу, как только строители повели воду через Каракумы. На запад вслед за водой полетели.

Они и теперь летят. Их много на всей трассе! И там, где берет она свое начало, у берегов Амударьи, и на Келифском Узбое, и на Хаузханском море, и в долине Гяурса, и на озерах под Ашхабадом, и рядом а Геок-Тепе — на Копетдагском водохранилище.

Чайки летят в пустыню. Они не страшатся ее, потому что летят дорогой воды, дорогой жизни.

Но путь, по которому летят чайки, сперва прошли люди. И прошли не раз. Пустыня обрушила на них всю свою жестокую силу: зной, безводье, глухое безмолвие, гнетущее чувство одиночества, отрешенности от мира. Смельчаки рисковали жизнью ради одной цели: найти уклон на запад, найти тот единственный путь через юго-восточные Каракумы, чтобы направить воду на плодородные земли древних оазисов и на земли, которые никогда не знали плуга.

Эту задачу решали многие.

В тяжелые годы Великой Отечественной войны в Каракумы было отправлено несколько экспедиций. Одну из них — комплексную возглавил лауреат Ленинской премии Иван Васильевич Болтенков. Экспедиция должна была наметить трассу Каракумского канала.

…Изыскатели подошли к тому месту, где ныне раскинулась Ничка, и повстречались с чабанами. Напоив гостей зеленым чаем, один из чабанов спросил, какая забота их привела в пески.

— Дорогу ищем для большой воды, — пояснил молодой топограф. — Канал будем строить.

— Здесь пойдет вода? — удивились чабаны и почти в один голос заявили: — Никогда этому не бывать!..

В подтверждение один из чабанов взял пиалу и выплеснул из нее чай. Песок бесследно поглотил влагу.

— Нет, здесь никогда не потечет вода. Пустыню не победишь, — убежденно сказал чабан, выплеснувший рай.

И все-таки канал построен. На его берегах совхозы рождаются. Его водой орошаются посевы хлопчатника, сады, виноградники, бахчи. Обводнены миллионы гектаров пастбищ.

…Чайки летят в пустыню. Чайки — спутники воды.

Недалеко уж им до Бахардена и Небит-Дага. И наступит такое время, когда они достигнут Каспия, куда донесет свои воды Амударья.

— А не рассказать ли еще один случай? — вывел меня из задумчивости моторист, которого, как я понял, начинало томить обоюдное молчание.

— А есть такой?

— Есть.

— Веселый?

— Судите сами!

— Ну тогда валяй.

— Однажды поручили доставить мне рабочих на земснаряды. День был весенний, теплый. На катере моем, как видите, чистота и порядок. Так вот, раз такая погода, думаю, и катер у меня чистый, неплохо было бы и мне приодеться. Была у меня новая нейлоновая сорочка — друг из Москвы привез ко дню рождения. Надел я новые лавсановые брюки и эту сорочку и таким пижоном стал… Да. Потом посадил землесосчиков и подкинул их чуть ли не до Часкака. Оттуда иду порожняком и вижу на левом берегу двух женщин. Они что-то кричат и машут руками. Думаю, надо подъехать. Может, беда какая… Пристаю к берегу. Это оказались две казашки. Одна совсем дряхлая, сморщенная старуха, другая — ничего, молодая и красивая.