Василий Шаталов - О дереве судят по плодам

Правда, по весне совсем ненадолго, гора меняет свой облик, когда с юга или севера вдруг нагрянут к ней тяжелые, пахнущие дождевой свежестью облака. Они окутают гору до самого подножья и долго будут закрывать ее толстым непроницаемым слоем. А потом, когда облака куда-то исчезнут, на склонах горы неожиданно откроется нежная зелень весеннего разнотравья.

От горы покато вниз раскинулся поселок Казанджик. На улицах — ни одной зеленой ветки. Твердая, как камень, земля звенит под ногой. Только рядом с железнодорожной станцией, как зеленый островок, чуть слышно шелестит листвою небольшой сквер.

Зато, когда наступает весна и ярко зазеленеют склоны Кюрендага, поселок преображается. Даже белизна его скромных домиков, неторопливо спускающихся вниз, становится празднично чистой и веселой.

В Казанджик я приехал в начале лета, чтобы отсюда отправиться к чабанам.

Но куда? В какую сторону?

Дело в том, что животноводы совхоза «Казанджик» пасут свои отары на огромной территории: в благодатной, богатой травами горной долине Сиркели, на ровной полынной степи, недалеко от больших Балхан, и на песчаных просторах Каракумской пустыни.

Итак куда? В горы или в пески?

Решил посоветоваться в райкоме партии.

Секретарь райкома, выслушав меня, дал такой совет:

— По-моему, вам проще съездить в пески. Ну, хотя бы в Бургун. Бывали там? Никогда? Тем лучше для вас. Люди у нас везде хорошие… Кстати, там, в Бургуне, живет Герой Социалистического Труда Гарли Коюнлиев. Советую повидаться с ним. Не пожалеете. А сейчас, — секретарь взялся за телефонную трубку, — идите в дирекцию совхоза, там все будет приготовлено для вашего отъезда.

Во дворе, на цементном крыльце совхозной конторы, стоял невысокий парень в зеленоватой сорочке и коричневых брюках. У парня смелые, напряженные глаза. И от этого взгляд его казался слегка возбужденным, или чего-то ожидающим.

— Это вы хотите в Бургундию? [10] Бургундия — историческая провинция на востоке Франции о населением около полутора миллиона человек. Бургундия известна виноградниками и винами. Наилучшими сортами славятся такие местности, как Кот-д’Ор, Маконна и Шабли. — спросил он меня, когда я поравнялся с ним на крыльце.

Я остановился, изумленно поглядел на парня. «Бургундия»!.. Наверно, пески без конца и края, а какое роскошное название! Надо же такое придумать…»

Мне стало весело от неожиданной переделки слова и я засмеялся. Парень тоже засмеялся.

Так я познакомился с молодым зоотехником и парторгом четвертой фермы Сапармамедом Аннамамедовым. Это он ожидал моего прихода, чтобы вместе поехать к нему, в Бургун. Откровенно говоря, каракумской «Бургундией» я был заинтригован и хотел было тут же, не отпуская от себя Сапармамеда, расспросить о ней все до мельчайших подробностей, но до отъезда надо было успеть записать кое-что о совхозе в целом. Пока я сидел за столом в конторе и заполнял свой блокнот разными сведениями, в комнату вошел сухощавый, очень загорелый мужчина. Воротник серой рубашки на нем был расстегнут. Вид у вошедшего был огорченный.

— Гармыш, этот что ли собирается в Бургун? — обратился он к зоотехнику по-туркменски и кивнул на меня.

— Он, он! — едва слышно ответил Сапармамед, у которого было второе и, как потом оказалось, более ходовое имя — Гармыш.

Вошедший подсел к моему столу и, не дожидаясь, когда я кончу писать, сказал:

— Послушай, яшули, я — шофер Гельдымамед Тойджанов, по прозвищу Четджан. Мне велено отвезти вас в Бургун. Но машина моя неисправна. Вряд ли до-тянем до места.

— А есть другая?

— В гараже, кажется, нет. А вообще-то, конечно, есть…

— Что ж… тогда я пойду пешком, — пошутил я, желая вывести шофера из состояния мрачной подавленности.

— Шутите, — произнес он неодобрительно. — Зря шутите. Пустыня накажет.

Я решил не поддаваться мрачному настроению и попросил Гельдымамеда взять с собой лишний челек [11] Челек — полукруглый бочонок. воды.

Шофер встал и направился к выходу, повторив на ходу:

— С пустыней, брат, не шутят. Вот увидите: накажет.

Примерно через полчаса, вернувшись с заправки, шофер сказал, что можно отправляться в путь. Мы с Гармышем поднялись в кузов, но ни одного челека с водой я тут не обнаружил. Вместо него здесь лежало около полутора тонн комбикорма в мешках, которые предстояло доставить в Бургун для ослабевших овец подкормочной группы. Я поудобней устроился на толстых мешках, напротив Сапармамеда и приготовился стойко переносить любые испытания, какие выпадут на мою долю во время долгой изнурительной поездки по горячим пескам.

Наш путь лежал на север. Впереди, по обе стороны, широко простерся светлый, удивительно ровный такыр. Крутые склоны Кюрендага, подернутые седой дымкой, сумрачно смотрели нам вслед. У подножия гор мирно белел Казанджик. Палило солнце. Обжигая лицо, дул горячий ветер. Мы долго ехали молча. Чтобы завязать разговор, я попросил Сапармамеда немного рассказать о себе.

— В нашей семье, — сказал он, — пять братьев и все мы — коммунисты. Мой старший брат, Оре, возглавляет чабанскую бригаду на нашей четвертой ферме. Чабан он опытный, и бригада его на хорошем счету. Реджеп — учитель химии. Недавно его назначили директором казанджикской школы-восьмилетки. Халлы — председатель сельсовета. Золотой характер у него! Вот кого по-настоящему уважает народ, так это его, нашего Халлы.

Сапармамед вытер пот с лица и заговорил снова:

— Есть у меня еще один брат, Байрамом зовут — тоже хороший парень. С ним я познакомлю вас в Ясхане…

— Как? Мы увидим Ясхан? — встрепенулся я. Я так много слышал о нем, о найденном там подземном море пресной воды, но побывать ни разу не довелось.

— Увидим-увидим! Все увидим. И брата увидим, и Ясхан увидим, и Узбой увидим, — заверил меня Сапармамед.

Вскоре такыр кончился и дорога запетляла по желтому песку между приземистыми цепкими кустами черкеза. Потом, все увеличиваясь в размерах, на нас стали наплывать один за другим, как волны, песчаные валы.

Пустыня. Безбрежная владычица всего, что растет и населяет ее. И оторопь берет того, кто первый раз ее видит. Она кажется мертвой, грозной, однообразной, молчаливой. Она пугает, оглушая звонкой тревожной тишиной.

Но так ли это? Так ли уж она мертва и молчалива?

Вон по откосу, вверх от разбитой дороги, задрав пушистый хвостик и оглядываясь по сторонам, во весь дух помчалась рыжая песчанка. Едем дальше. И вдруг, слева, из-под укромного куста кандыма метнулся и побежал, мелькая светлыми лапами, серый заяц. А в тихой низинке, усевшись на самом верху раскидистого куста, сердито сверкал бусинами глаз вековечный житель пустыни — черный ворон. С криком «чур-чури» перелетала с куста на куст серая саксаульная сойка. И даже высокие стройные кусты песчаной акации напоминали живых людей. Они росли попарно на обочинах дороги и, казалось, взявшись за руки, куда-то брели, как усталые путники.