Илья Штемлер - Универмаг

- Положение в отделе сложное. — Голос у Рудиной глуховатый, такой голос беспокоит мужское сердце. — По импорту значительные недопоставки. Вчера, правда, пришел контейнер. Но всего сто пар сапог. Вроде как показали коробки...

- Кстати, о коробках, —встрепенулся комендант.— Был приказ: не держать на глазах у покупателей пустые коробки. Нет, выложат обувь на полки, а коробки валяются. Особенно в канцтоварах.

Вновь в кабинете загомонили. Скрытая производственная вражда между торговыми отделами и администрацией зала вспыхивала, как бензин, от малейшей искры... Посыпались ссылки на тесноту подсобок, неразумные приказы, на бездельников администраторов. Особенно горячилась Сударушкина.

- Почему у Дорфмана всегда порядок? — оборонялся комендант Васильев. — Ваши девчонки думают о женихах, а не о работе!

Фиртич сидел насупившись, недовольно молчал. Он не любил анархии на диспетчерской. Когда Фиртич пришел в «Олимп», первое совещание его поразило. Все кричали так, точно скопом ловили курицу. А одной, кажется, той же Сударушкиной, стало дурно, ее кормил какими-то лекарствами Антонян. У того всегда полный карман снадобий, словно Антонян работал не в Универмаге, а в больнице... Фиртич понял, что подобная свара - не только наследие прежнего руководства, но и испытание его, Фиртича, на твердость. Он тогда не стал призывать к порядку, а просто вышел из кабинета...

Постепенно мрачный вид директора охладил возбужденных сотрудников. Стало тихо.

- Так. Мария Михайловна, вы хороший работник, я вас ценю, — произнес Фиртич. — Но прошу вас покинуть мой кабинет. Я предупреждал не раз: базара в кабинете не потерплю. Вы сегодня второй раз устраиваете кучу-малу.

Сударушкина поднялась. Щеки ее пылали. Из-под дикого парика натекли на лоб крупные жаркие капли. Вид у нее был потешный, и в кабинете раздалось сдавленное хихиканье.

- Тогда почему Васильева не прогоняете? Он первый начал.

- А я тут при чем? — испуганно проговорил толстый и лысый Васильев. — Я только сказал, и все. А вы подняли бузу.

Грохнул смех. И первым засмеялся Фиртич — широко, по-мальчишески. Действительно как в школе... Взрослые люди...

Сударушкину любили в Универмаге, жалели. Заведующих такими отделами, как трикотажный или обувной, узнавали на улицах, добивались их внимания и благосклонности. А кому нужны канцтовары? Несерьезно... Поэтому-то боги «Олимпа» и испытывали некоторую неловкость перед Сударушкиной с ее париком, к тому же кривобокой от рождения.

- Ладно, садитесь, Мария Михайловна, — произнес Фиртич. — Но чтобы это было последний раз.

- Нет уж. Раз выгнали, нечего! — серьезно обиделась Сударушкина и, переваливаясь, вышла из кабинета.

Мягко стукнула черная резная дверь.

- Можно мне сесть? — игриво проговорила Рудина.

Фиртич нахмурился, шутка грозила затянуться.

- Почему не прислали образцы полученной обуви?

- Товаровед приходила. Но вы совещались с главным бухгалтером.

Существовало правило: дефицитный товар при получении должен быть показан директору. И шел в продажу после его подписи.

Фиртич досадливо поморщился: да, все так...

Глаза Рудиной поигрывали за стерильно чистыми стеклами очков. Высокая грудь рельефно выделялась под тонкой шерстяной кофточкой. Фиртич испытывал неосознанную досаду. Поведение Рудиной становилось все навязчивей, а придраться вроде и не к чему. Он резко обернулся к председателю профкома Лауре Степановне. Та сидела, закинув ногу на ногу, положив для удобства блокнот на колено.

Лаура была старой девой. И весь нерастраченный пыл своего сердца она отдавала Универмагу. Конкурсы на всевозможные звания: «Лучший по профессии», «Отличник выкладки товаров»... Движение за культуру обслуживания. Декада вежливости. Праздник улыбки. Месячник стояния на ушах перед покупателем. И так далее. Но священную свою задачу Лаура Степановна видела в улучшении быта сотрудниц. Пользуясь в этом вопросе особым покровительством дирекции, она вела «картотеку отношений». Все серьезные люди из собеса, из обкома профсоюзов занимали в картотеке надлежащее место. И регулярно наведывались в «Олимп», прямо в кабинет Лауры... А что делать, если торговые работники — как пасынки. А болеют они и устают не меньше других, если не больше. Именно благодаря Лауре Степановне Универмаг не нуждался ни в яслях, ни в детских садах. Даже жилплощадь подкидывали...

- Прошу вас, Лаура Степановна, составьте список на распределение между сотрудницами девяноста пар импортных сапог. К женскому празднику. Особо обеспечить отдел канцтоваров. Обиженных быть не должно... Надеюсь, у парторга и комсомола не будет возражений против праздничной продажи сотрудникам дефицита?

- Что вы! — воскликнула комсорг Рита и сконфузилась.

- А вы, Тимофей Харитонович, как насчет продажи сотрудникам дефицита к женскому дню? — нетерпеливо спросил Фиртич.

Парторг Тимофей Харитонович Пасечный был человек вялый, безынициативный. Он понимал, что должность его временная, что попал он на нее случайно — как член бюро подменил перешедшего в управление прежнего парторга, — и тосковал по своему москательному складу. Кладовщиком он считался хорошим, каждая щетка была на учете. И в парторгах сохранил это качество. Все содержалось в образцовом порядке: плакаты, лозунги, циркуляры, приказы, кубки, призы... Так он и сидел в кабинете как в москательном складе, порой даже синий халат натянет для успокоения души...

- Одобряю, — махнул рукой Пасечный.

И Лаура Степановна своим видом выказывала полное одобрение. Да и кто бы мог возражать против этого? Смешно. Но согласие руководителей Универмага Фиртичу было необходимо для подстраховки. Существовал строгий контроль общественности и органов ОБХСС за продажей остродефицитных товаров. Только глупцы демонстрируют свою независимость. И рано или поздно за это расплачиваются...

Коммерческий директор Универмага Николай Филимонович Индурский был полной противоположностью Фиртича. Как внешне — высокий, крупный, с большим животом и мясистыми руками, — так и по характеру: болтлив, импульсивен, а главное, обидчив и злопамятен. Фиртича иной раз это тяготило, но не заботило. Индурский — прирожденный коммерсант, гибкий, головастый, настойчивый. Ни один директор фабрики, ни один заведующий складом или базой не мог избавиться от Индурского, не удовлетворив его заявку. Проработав в торговле без малого тридцать лет, Индурский имел обширные связи и знакомства и пользовался ими без излишней скромности. Фиртич тоже был человек со связями, но он, выражаясь языком военных, стратег. Индурский же — тактик. Фиртич никогда не позволял себе скандальных тяжб с директорами фабрик из-за каких- то недопоставок. Для этой цели он держал при себе Индурского. Если же тому не удавалось довести до конца задуманную операцию, то на плацдарм, подготовленный дотошным Индурским, для завершающего удара вступал Фиртич...