Илья Штемлер - Универмаг

- А я спокоен. Я принял снотворное. И совершенно спокоен. Это вам надо беспокоиться. — И, мстя за беспардонный звонок, Лисовский добавил: — Видимо, вы очень заинтересованы в этом Кузнецове, директоре ресторана «Созвездие».

- Очень, — ответил Фиртич.

- Не знаю, чем объяснить вашу к нему слабость, — ехидничал Лисовский, — но смею вас уверить, что Кузнецов может купить триста километров шерсти. Причем наличными и из своего кармана. Только торговля пирожками в «Олимпе» приносит ему чистоганом больше сотни. Ежедневно.

- Вы так хорошо осведомлены?

- Уверяю вас. Я получил приглашение на бухгалтерскую экспертизу. Ресторан заинтересовал следственные органы... Надеюсь, в скором времени трехсот метров шерсти не хватит прикрыть грех ресторана «Созвездие». К тому же голубой... Скромнее что-нибудь надо. Скажем, черной. Или полосатой.

Фиртич молчал, весть его ошарашила. Лисовский прислушался, для верности дунул в микрофон.

- Куда вы пропали, черт возьми?

- Пирожковый бизнес? — невпопад проговорил Фиртич.

- Это блохи. Там дела покрупнее. Правда, Кузнецова не зацепить. Умен, бес! И осторожен. Никаких следов... Спокойной ночи.

Едва Фиртич оставил трубку, как телефон залился необычно высоким звоном. Фиртич сорвал с рычажков трубку.

- Алло! — произнес он «казенным» голосом.

Трубка молчала томительно и глухо. Положить ее Фиртич не решался — Анна наверняка позвонит еще раз и по «закону свинства» нарвется на Елену. А то, что звонила Анна, Фиртич уже не сомневался...

В темном зеркале оконного стекла, словно в камине, тихими угольками тлел красный халат жены.

- Слушаю вас! — резче произнес Фиртич, давая понять, что звонок сейчас совершенно некстати.

- Костя, — отозвалась Анна, — я хочу тебя предупредить...

- Извините. Вы не туда попали, — проговорил Фиртич и добавил, чтобы исключить повторный звонок: — Это квартира Фиртича! — Он положил трубку и беззаботно проговорил, глядя поверх головы жены. — Ошиблись номером.

Елена усмехнулась и передернула плечами.

Широкое окно библиотеки Универмага вбирало в себя половину города. К горизонту белыми гребешками прибоя уходили новостройки. Впечатление усиливала телебашня, торчащая маяком в этом застывшем море. Бывали дни, когда чайки подлетали прямо к окнам библиотеки. И орали хриплыми голосами. Особенно зимой...

Татьяне Козловой нравилось кресло у мохнатой пальмы.

Впервые Татьяна открыла для себя это место месяца три назад. А то обычно простаивала в коридоре с девчонками, болтала о всякой ерунде и курила. А ночью не могла уснуть — болели ноги. Боль поднималась от пяток, скручивала лодыжки, палила колени. Даже в голову отдавало. Старые продавцы успокаивали: пройдет, у всех проходит. И делать ничего не надо. Некоторые, правда, колют икры иглой, натирают тигровой мазью. Чепуха все. К старости, конечно, все скажется, все загнанные внутрь болезни вылезут. А по молодости пройдет...

И прошло. Когда Татьяна открыла для себя это кресло, эту пальму, эту тишину. На пятом этаже была специальная комната отдыха, но девушки ее не жаловали, там обычно собирались «бабушки». Татьяна с самого начала возненавидела ту комнату. И уютно, а душа не лежит...

Как-то ее пригласили на ипподром. Низкое зимнее солнце прошивало летящие конские хвосты, сверкало в спицах колясок. А потом знакомый повел ее на конюшню, хотел похвастаться дружбой с наездниками. В чистых светлых денниках лошади после заезда выглядели усталыми, тяжелыми. Дымились их потные крупные тела...

Комната отдыха представлялась Татьяне тем же денником. Зайдя сюда, продавцы как бы блекли. Руки их бессильно вытягивались вдоль подлокотников... Через считанные минуты они вытянут себя из мягких кресел и разойдутся. На их лицах вновь появятся и доброта, и равнодушие, и участие, и презрение, и злость, и высокомерие. Но сейчас, в этой комнате, без посторонних глаз, они становились сами собой: просто уставшие женщины. Эта одинаковость, роднящая их, пугала Татьяну. Заставляла обходить стороной комнату отдыха...

- Дербенева! — тихо позвала Татьяна.

Девушка с широким лбом под ровной челкой, сидящая в соседнем кресле, вопросительно посмотрела на нее.

- Пора, Дербенева, — вздохнула Татьяна. — Небось заждались, родные. Прилавок крушат.

- Чтоб им ни дна ни покрышки, — ответила Дербенева.

Они вышли из библиотеки, где провели десять минут, что оставались от обеденного перерыва. Прямо перед дверьми висел стенд с фотографиями лучших людей Универмага. Первой справа сияла правдивыми глазами Юлька Дербенева, старший продавец секции кожгалантереи.

- А еще передовая! — пошутила Татьяна. — Покупателя надо любить.

- Я тебе вот что скажу, подружка, — серьезно ответила Юлька. — Нормальный человек никогда не сможет стать настоящим продавцом. Про меня говорят: родилась продавцом. Ерунда! А любить... Разве можно любить того, кто тебя за человека не считает, смотрит и не видит, презирает...

- Можно, — вздохнула Татьяна.

- Я говорю о нормальных людях, а не о шизиках.

- Понятно. — Татьяна кивнула на фотографии. — Выставка шизиков!

- Не-е-ет, Таня, тут другое... Есть, конечно, среди них и шизики, не без этого. А есть и другие. Возьми меня, к примеру. Если ко мне покупатель по-доброму, я тоже по-доброму. А когда начинает выступать, я собираюсь. Говорю себе: «Внимание: придурок!» И становится мне интересно. Как спорт: кто кого... Утром сегодня, к примеру. Подходит такой склочник. Я его по глазам желтым засекла еще у лестницы. И сыграла кино. Он и рта открыть не успел. Опередила на полсекунды. Улыбкой и теплотой. Точно его одного и ждала... Купил перчатки и ушел обалдевший. А ведь точно знаю: нервы бы мне помотал... Не изнутри же это у меня идет, верно?

Татьяна шагала, по-журавлиному вскидывая ноги. И вся она плоская, длинная, с отрешенным худым лицом казалась девочкой-переростком.

- На всех фантазии не хватит, — вздохнула Татьяна.

- И верно, — живо согласилась Юлька (вот характер). — На что я держусь, не распускаюсь, и то... В прошлый раз как жуткий сон. Кругом лица, лица, лица. Чувствую, сейчас тошнить начнет. Испугалась. Бросила секцию на кассира, поднялась к Вере-доктору. Та «успокоила»: тошнота — мозговые явления. От покупателей. Пройдет!

«Господи, если бы и у меня все это было только от покупателей! Везет же людям!» — подумала Татьяна.

Навстречу по лестнице поднималась Лаура Степановна, профорг. Татьяна напряглась. Чувствовала, что профорг ее не минует. Лаура была старой девой. И весь нерастраченный пыл своего сердца она отдавала Универмагу. Конкурсы на всевозможные звания: «Лучший по профессии», «Отличник выкладки товаров»... Движение за культуру обслуживания. Декада вежливости. Праздник улыбки. Месячник стояния на ушах перед покупателем, черт дери Лауру с ее неукротимой фантазией! Но священную свою задачу Лаура Степановна видела в улучшении быта сотрудниц. Пользуясь в этом вопросе особым покровительством дирекции, она вела свою «картотеку отношений». Все серьезные люди из собеса, из обкома профсоюзов занимали в картотеке свое место. И регулярно наведывались в «Олимп», прямо в кабинет Лауры... А что делать? Если торговые работники в пасынках у государства. А болеют они и устают не меньше других, если не больше... Именно благодаря Лауре Степановне Универмаг не нуждался ни в яслях, ни в детских садах. Даже жилплощадь подкидывали.