Иван Лазутин - Родник пробивает камни

…Рухнуло все, что раньше годами громоздилось в подобие спасительной философии. Жалким, сгорбленным стариком показался на портрете Гёте. Теперь он чем-то напоминал Кораблинову большую океанскую рыбу, выброшенную на песчаный берег и жадно хватающую ртом глотки воздуха. С отчаянием утопающего в последней агонии он хватался за соломинку жизни. Хотел он этого или не хотел (да и вряд ли Гёте об этом думал), но наверняка жизнь Ульрики была исковеркана навсегда.

…Дождавшись утра, Кораблинов поехал в институт. Слишком скверно было у него на душе.

Как и договорились, Владимир пришел за два часа до отхода поезда.

Услышав резкий хлопок лифта, донесшийся с лестничной площадки, Светлана кинулась к двери и открыла ее раньше, чем Владимир успел нажать кнопку звонка.

— Почему без деда? — удивилась Светлана. Еще позавчера они договорились, что Владимир заедет за дедом.

— Болен. Только что от него.

— Что с ним?

— Острый приступ радикулита.

— Врач был?

— Я вызвал. — Владимир недовольным взглядом окинул Светлану. — Может, ты в квартире продолжишь допрос?..

— Ах, извини, синьор! — Приседая, Светлана сделала резкий выпад назад, давая проход Владимиру, отчего у нее получилось нечто среднее между реверансом благовоспитанной барышни и услужливым жестом лакея. — Прошу.

Владимиру было не до шуток. На сердце скребло, деньги кончились, хорошо, что дядя Сеня чуть ли не под партийное слово ссудил вчера вечером до получки десять рублей. А тут, как на грех, комендант уже второй раз предупредил, что на его место в общежитии есть уже кандидатура.

Владимир прошел в столовую и сел в кресло рядом с аквариумом.

Светлана собиралась в дорогу. На ней были песочного цвета платье и белые босоножки. Схваченные белой лентой волосы мелкими струйками падали на раскрасневшиеся щеки, на лоб, отчего она то и дело откидывала их назад. Она уже устала. Ей никто не помогал. И это почти полное равнодушие и безучастие к ее сборам со стороны Владимира и тетки пробуждало в ней безотчетное упрямство. «Все равно будет по-моему!.. Все равно вы меня не остановите!..» — как бы говорила она всем своим видом, каждым движением.

И если тетка еще не теряла надежды отговорить Светлану от поездки в Сибирь и несколько раз за утро пыталась воздействовать на нее то увещеванием, то слезами, Владимир даже и не пытался помешать ее отъезду — знал, что Светлану теперь ничто не удержит. Более того, он был уверен; стоит ему только принять сторону Капитолины Алексеевны, к решению Светланы поехать в Сибирь прибавится еще и желание сделать назло, поставить на своем. А поэтому он сидел молча в кресле и мрачно курил.

Из соседней комнаты время от времени доносились голоса Брылева и Капитолины Алексеевны.

— Деду плохо?

— Не так от боли, как от обиды.

Светлана подняла на Владимира вопросительный взгляд.

— Потому что я уезжаю в Сибирь?

— Нет, не поэтому.

— А почему же?

— Вчера вечером ему с курьером доставили письмо из Министерства социального обеспечения. Первый заместитель министра персонально приглашает Петра Егоровича на заседание коллегии, которое состоится завтра. А он прикован к постели. Говорит, что готовился к выступлению на этой коллегии две недели. А тут такая нелепость, радикулит.

— Так и не скажет дедушка свою коронную речь на коллегии? А он ее так готовил.

— Твой дед не из тех, кто при первом дождичке бежит в кусты. Его речь дойдет до членов коллегии, хотя он и болен.

— Каким образом? — Светлана подозрительно посмотрела на Владимира: не шутит ли?

— Когда я зашел к нему, он лежа писал и сказал, что будет писать всю ночь, чтобы к утру, когда я зайду к нему, его речь была готова.

— Ты зайдешь к дедушке, Володя? Поможешь ему? — спросила Светлана.

— Зайду. Он просил утром отвезти его письмо и передать в руки самому замминистра или его помощнику.

Светлана села на чемодан и приложила ладони к пылающим щекам.

— Ну и дедушка!.. Заядлый.

— Не заядлый, а принципиальный.

— Вот кто за ним тут будет ухаживать, когда я буду в Сибири, — это вопрос.

— Буду заходить.

— Может быть, ты переехал бы на время к деду? И ему будет веселее, и комендант не будет висеть над душой.

— Посмотрим, — хмуро ответил Владимир, прикуривая новую сигарету.

— Где ты вчера был весь день? — не глядя на Владимира, спросила Светлана.

— На Николиной горе.

— Что ты там делал?

— Помогал школьникам делать ограду вокруг братской могилы.

Светлана захлопнула крышку чемодана и разогнула спину.

— Какое сегодня число?

— Двадцатое.

— Значит, сегодня?.. — Меж бровей Светланы обозначилась тонкая морщинка.

— Да, отцу моему сегодня было бы ровно пятьдесят лет.

— Почему ты меня не взял с собой?

— У тебя хватит своих хлопот, — ответил Владимир, растирая пальцами сизый пепел от сигареты.

Светлана знала, что отец Владимира был убит в боях под Москвой в ноябре сорок первого года. Владимир еще не родился, когда в затянутое осенними дождями сибирское село пришла похоронная. Мать ходила на последнем месяце беременности. Она еще издали, из окна, увидела молодую почтальоншу, которая с необычной для ее лица скорбной виноватостью устало поднималась на крыльцо.

Мать разорвала казенный конверт, прочитала похоронную и тут же, на крыльце, рухнула в беспамятстве. А когда пришла в себя, то долго не могла понять, почему столько соседей собралось у нее в избе и почему она лежит в кровати днем.

Так и не увидел Владимир своего отца, погибшего на Николиной горе. А когда приехал в Москву и поступил на завод, то по архивам Министерства обороны нашел место боевых позиций полка, в котором сражался отец. Позже, через год, он узнал, что похоронен отец в братской могиле в центре дачного поселка.

Обо всем этом знала и Светлана. Каждый год в день рождения и день смерти отца Владимира они вместе ездили на Николину гору. А вот вчера она не была с Владимиром. Забыла…

— Кого ты хочешь удивить своим отъездом? — съязвил Владимир.

— Тебя, тетку и Москву!.. — огрызнулась Светлана.

В комнату вошли Капитолина Алексеевна и Брылев. Видя, что Светлана уже почти сложила все вещи, тетка решила еще раз отговорить ее от столь легкомысленного решения.

— Какая из тебя крановщица?.. И потом — эта нелепая поездка!.. Ни разу в жизни ты не прополола и грядки. Да тебя, белоручку, засмеют колхозники.

До сих пор сумрачно молчавший Брылев наконец заговорил:

— Ничего, Капитолинушка! Не на войну отправляешь и не в монастырь. И не на год!.. А всего-навсего на какие-то три недели. Не успеем как следует соскучиться, а она уже будет тут как тут. А завода не бойтесь. Завод еще никого не испортил. Наоборот, сильных натурой он только закаляет..