Иван Лазутин - Родник пробивает камни

Светлана положила трубку и расслабленно опустилась в кресло. Руки ее вяло повисли над полом, голова откинулась на спинку. Она не слышала, как в гостиную вошла тетка. Открыла глаза лишь тогда, когда совсем рядом прозвучали ее шаги по паркету.

— У вас какое-то странное выражение лица, — сказала Светлана. — Что-нибудь случилось? Кажется, к нам кто-то пришел?

На щеках Капитолины Алексеевны пламенели малиновые круги. В глазах колыхался не то испуг, не то крайнее удивление.

— Случилось большое!.. Случилось необыкновенно огромное! — с выражением таинственной растерянности проговорила Капитолина Алексеевна.

— К нам пришел пищевой профессор? — попыталась съязвить Светлана.

— Нет… К нам пришел Кораблинов.

— Что?! — Лицо Светланы словно обдало серым пеплом. Она даже попятилась в угол столовой и стояла неподвижно, с широко раскрытыми глазами.

— Он хочет говорить с тобой, — как заклинание произнесла Капитолина Алексеевна и сделала шаг навстречу племяннице.

— Он уже… все сказал мне, — срывающимся голосом, но так, чтоб слышал Кораблинов, ответила Светлана.

— Ты должна поговорить с ним!.. — Голос тетки прозвучал тихо, но властно. — Я приглашу его сюда.

А через минуту в столовую вместе с Капитолиной Алексеевной вошел Кораблинов.

— Здравствуйте.

— Добрый вечер, — еле слышно ответила Светлана. К щекам ее, смыв бледность, бурно хлынула кровь.

Кораблинов выглядел усталым, измученным. Можно было подумать, что он или неизлечимо болен, или долго ходит под тяжестью какой-то большой вины, о которой знает только он один и которую люди, близко окружающие его, по неопытности своей считают за доблесть. Что-то мучило его, какой-то тайный, невидимый червь точил его душу. И глаза… Таких печальных глаз Светлана у Кораблинова еще не видела…

— Капитолина, прошу тебя, оставь нас на несколько минут вдвоем, — Кораблинов посмотрел на Капитолину Алексеевну и устало улыбнулся.

— От родной тетушки у меня нет секретов.

Не обращая внимания на слова племянницы, Капитолина Алексеевна бесшумно удалилась из комнаты.

Кораблинов заговорил не сразу. Некоторое время он стоял и, глядя на Светлану, как бы взвешивал, с чего начать ему этот непривычный для него и тяжелый разговор.

— Я пришел к вам, Светлана, чтобы просить прощения за тот вечер… Если захотите, вы сможете понять меня… Хочу уверить вас только в одном — тогда мной руководило искреннее чувство, я был смешон. Я заслужил ваш гнев и обиду. Но я не хотел оскорбить вас. Поверьте мне, не хотел…

— А на экзамене?

— Я был не прав.

Только теперь Светлана заметила, что за последние полторы недели Кораблинов заметно постарел. Не было в его облике и в осанке того горделивого кораблиновского всемогущества, которым он незримо подчинял себе окружающих. Теперь перед ней стоял просто старый человек. Стоял и просил прощения. Это был уже не тот властолюбивый Кораблинов, который у памятника Пушкину читал монолог Самозванца. И не тот вдохновленный путешествием артист, что восторженно вспоминал о Венеции и гондольерах…

— Вы мстили мне?

— Да.

— Что еще вы хотите сказать мне?

— Приказом директора института вы зачислены студенткой актерского факультета.

Светлана мгновенно встрепенулась и подалась вперед:

— Когда?

— Сегодня. Вот выписка из приказа. — Он подал Светлане приказ, и она молча пробежала его глазами. В эту минуту она не понимала, что происходит вокруг.

Капитолина Алексеевна, которая только что бесшумно вошла в комнату, почти вырвала из рук племянницы приказ. Она быстро прочитала его и, словно обезумев от радости, прижала лист бумаги к груди.

Расслабленной походкой Светлана подошла к окну поперлась руками о край подоконника. Ее плечи вздрагивали. Она плакала.

— Что еще вы пришли сообщить мне? — еле слышно прозвучал ее голос, захлестнутый рыданиями.

— Я хочу, чтобы вы учились в моей творческой мастерской.

— И все?..

— Да, пока это главное для вас.

Тетка не находила себе места. Она уже успела принять сердечные капли и веером, который она достала из буфета, судорожно махала около лица.

Светлана с трудом поборола рыдания. Голос ее несколько окреп, но пальцы все так же цепко сжимали край подоконника.

— Спасибо за неожиданное сообщение и за предложение учиться в вашей группе… Но…

— Что «но»?.. Что это за «но»?! — почти выкрикнула Капитолина Алексеевна, продолжая обмахивать лицо перламутровым веером.

Теперь голос Светланы звучал уже твердо и резко. Не стыдясь слез, которые душили ее, она круто повернулась к тетке и Кораблинову.

— Моя группа ровно через час отправляется с Ярославского вокзала. А через месяц меня ждет завод. С приказом вы опоздали ровно на три дня…

— А как же институт? Где же ваша мечта о большом и светлом искусстве? — спокойно спросил Кораблинов, поборовший волнение и неловкость первых минут необычной встречи.

— В большое искусство есть и другие дороги… И я их вижу!

— Вы хотите загубить свой талант?! Одумайтесь, пока не поздно! — В голосе Кораблинова звучала искренняя, почти отеческая тревога. И это желание добра Светлана почувствовала. Но она не допускала никаких компромиссов — слишком велика была обида, нанесенная Кораблиновым ей и Владимиру.

— Я уже много думала.

— Не горячитесь… Вы еще молоды и из-за своего строптивого характера можете на всю жизнь искалечить свою судьбу, — спокойно и мягко урезонивал ее Кораблинов.

Теперь Светлана уже жалела, что так резко и так вызывающе ведет себя со старым режиссером. Кроме того, у нее мгновенно созрел дерзкий и неожиданный план.

— Хорошо… Я приму ваше предложение. Но разрешите мне поставить одно условие.

Лицо тетки передернулось в нервном тике и застыло в гримасе крайнего удивления и негодования, которые вот-вот вырвутся воплем возмущения. Но она сдержала свой гнев и с замиранием сердца ждала, что же ответит на эту, как ей показалось, наглость Кораблинов.

Кораблинов молчал.

Светлана повторила последние слова:

— Я принимаю ваше предложение, но только с одним условием.

— Говорите, — сдержанно ответил Кораблинов.

— Она окончательно сошла с ума! — не выдержав, воскликнула Капитолина Алексеевна и схватилась за сердце.

Теперь Светлана уже не замечала тетки. Ею овладело единственное желание — увидеть Кораблинова побежденным.

— Докажите, что вы искренне цените меня и свои личные обиды готовы забыть только ради того, чтобы, как вы выразились, сохранить меня для искусства.

— Говорите…

— Восстановите, пожалуйста, Владимира Путинцева на его роль в фильме — и я буду учиться у вас. И приму это за великую честь.

Кораблинов свел свои черные с серебряными нитями брови. Таким лицо режиссера становится в минуты, когда перед ним встает трудно разрешимый творческий вопрос или такая житейская неожиданность, в которой он окончательно еще не разобрался.