Илья Штемлер - Таксопарк

Фомин и Дзюба вышли из кабинета.

Тарутин вернулся к столу. Он был недоволен собой. Действительно, он обидел их, а не хотел, и опять проиграл. Но разве можно со всей определенностью сказать, когда человек проигрывает, а когда выигрывает? И не является ли это одним целым, одним куском — проигрыш и выигрыш, ибо почти никогда нельзя окончательно выиграть или проиграть…

Тарутин соединился по селектору с приемной и поинтересовался, ждут ли его Мусатов и Шкляр.

— Нет, Андрей Александрович, пока не пришли. Женя Пятницын сидит.

— Ах да. Извините… Пусть войдет.

Женя появился в кабинете, держа в руках свой спортивный кепарь. Судя по всему, он сейчас откатывал смену и заехал в парк специально.

Поздоровались. Женя присел на край стула.

— Андрей Александрович, просьба к вам… Комсомолец наш, Валера Чернышев, после больницы который день «лохматку» свою собрать не может. Я утром встретил его, парень в отчаянии…

Тарутин пытался вспомнить, о ком идет речь, ведь знакомая фамилия… Ах да! Это тот паренек, которого избили в парке. Так он ничего и не сделал для расследования происшествия, даже забыл о нем.

— Помните ту историю? — подталкивал Женька. — Его ударили на заднем дворе…

— Помню, Женя, помню, — вздохнул Тарутин. — Я просил разобраться Фомина, а тот в санаторий уехал.

— Так вот все у нас, — не выдержал Женя и смутился.

В селекторе прозвучал голос секретаря:

— Андрей Александрович! Пришли Мусатов и Шкляр.

— Просите! — быстро ответил Тарутин.

Женя поднялся.

— Только не говорите ему, что я заходил к вам. Ненормальный какой-то… Злится на вас на всех…

Пятницын натянул свой кепарь и вышел.

Ярцев сидел, поджав ноги, точно турок. Сквозь протертую подошву комнатных туфель виднелась бурая пятка.

— Паразиты, — ворчал он. — Ломать ломают, а отец чини. С утра как заводной… Ты не женат?

— Холостой, — подтвердил Слава.

— Не женись, гуляй пока. Жениться лучше позже. К примеру, я. Что я видел в жизни? Разобраться — ни хрена! С двадцати лет семью завел и все как в дырявый мешок кидаю… Ну-ка включи!

Холодильник вздрогнул и заурчал, точно старый ленивый кот.

Ярцев встал на колени, оперся руками о пол и поднялся на ноги.

— Ненадолго. Жена так хлопает дверцей, что бутылки в холодильнике бьются.

— Кем она работает? — из вежливости спросил Слава.

— Бухгалтер в ЖЭКе. И пацаны от нее набрались. К вещам относятся, словно я деньги лопатой к порогу подгребаю. Воспитал на свою голову…

Вдвоем Ярцев и Слава осторожно развернули холодильник и прижали к стене. Ярцев аккуратно уложил инструменты в чемоданчик, спрятал его на антресоли.

У Ярцева была трехкомнатная квартира. Славе не приходилось бывать в трехкомнатной квартире, все как-то не складывалось. Тетка, у которой он жил, занимала большую комнату в «коммуналке». Славу она отгородила огромным черным буфетом и ширмой. Да и знакомые попадались все больше с однокомнатной почему-то.

— Кооперативная, — пояснил Ярцев. — А что? Нравится? Проектная организация строила, для себя. Я по знакомству влез.

— Удобная штука знакомство. — Слава подлаживался под ярцевский тон.

— Поработаешь в такси с мое, тоже все ходы и выходы узнаешь. Телефон, к примеру. У меня стоит и еще у двоих начальников. Со всего дома. То-то!

Ярцев Засмеялся, обнажая белесые десны. Носик его сморщился, заострился. И смех прозвучал сухо, отрывисто.

«Вправду Сверчок», — подумал Слава, разглядывая комнату.

Ковры на стенах точно защищали расставленную повсюду хрустальную и фарфоровую посуду, безделушки. И на полу ковер, толстый, мягкий…

— Узбеки полторы тысячи сулили, не отдал. — Ярцев пнул носком податливый серый ворс. — Ну их. Я и сам простужаюсь… Что, Славка, тяпнешь маленькую? — Ярцев достал из серванта плоский, как фляга, графинчик, рюмку, конфеты «Кара-Кум». Все это поставил на низкий столик. — А мне вот нельзя. Печень никудышная, в любой момент могу концы отдать, если прикладываться. Я грушу возьму. Вот. Теперь и потолковать можно. А то влетел, будто за ним волки гнались… Успокоился? Пей, не жди.

Слава приподнял рюмку и понюхал, затем резко опрокинул коньяк в рот. Передернулся и схватил конфету.

— Не могут у нас пить коньяк. Все как водку давят, — вздохнул Ярцев. — Мне один клиент рассказывал, в посольстве он где-то работал. Коньяк, говорит, ладонями согревать надо. А пить понемногу, короткими глотками. Благородный напиток.

Слава хотел что-то высказать по этому поводу, но промолчал.

— Значит, пересели к тебе мои клиенты. — Ярцев поудобней устроился в кресле.

— Пересели.

— Ну а дальше что?

— Что дальше? Все и покатилось… Зачем вы меня втравили в эту историю? — Слава наклонился к Ярцеву и выкрикнул еще раз: — Зачем?! Решили, что я свой человек? На лбу моем написано?!

— Не ори, не глухой. — Ярцев прицеливался, где лучше надкусить грушу. — Сколько они тебе кинули?

— Четвертную. Но я могу ее вернуть. Не надо мне.

Ярцев оставил грушу, подошел к серванту, достал придавленную вазой пятидесятирублевку, вернулся к столу и положил ее перед Славкой.

— Велено добавить, — сказал он.

— Не надо мне, — мотнул Слава головой.

— Надо. Бери, — равнодушно произнес Ярцев. — Кстати, хочешь, вещица у меня есть одна. Точно на тебя. Фирма.

Ярцев вновь поднялся и вышел в соседнюю комнату, а когда вернулся, в руках у него сверкала многочисленными замочками, красной атласной подкладкой новая кожаная куртка. Слава никогда не видел более красивой куртки, ярцевская ни в какое сравнение с ней не шла.

— Вот. Пять червонцев. Согласен? — И он кинул куртку Славе на колени.

Слава шагнул к зеркалу. Приятная мягкая тяжесть давила плечи, сползала по спине.

— Центровой ты парень. — Ярцев смотрел на высокую фигуру парня. — Еще шею шарфом подвяжешь фартово, бабы стелиться будут.

Ох, как хотелось Славе иметь такую куртку! Голову обволакивал жаркий коньячный туман.

— Только не думайте, что вы меня курткой купили…

— Ладно, не думаю. — Ярцев взял со столика деньги, сложил вдвое и вернул под вазу. — Куртка твоя. Обмой, чтобы везло. — Он наполнил Славкину рюмку. — Рассказывай, Вячеслав…

— Я Ростислав… Нечего рассказывать. Все вы сами знаете.

— Позабыл уже. Давно не встречался с ним. — Ярцев тесно переплел тонкие ноги, словно выжимал после стирки свои ветхие джинсы. — Свалился он как снег на голову… Думал, срок тянет где-нибудь, а он вдруг — на тебе, звонит: дело есть. Хотел его послать, да не мог, старые грехи не пускают. А без напарника дело это не провернуть, вот я и решил с тобой связаться. Ты не трусь, Ростислав, их уже и след простыл, это первое. Второе — твое дело чистое: наняли такси, в игре ты не участвовал. Ни с кем из них знаком не был..