Нина Карцин - Беспокойные сердца

— Как она, сильно изменилась?

— Ничуть. Такой же чертенок. На ученого сухаря никак не похожа.

— Не говорила, вышла замуж или…

— Мой друг, тебе это должно быть все равно.

— Мне все равно. Просто любопытство.

Леонид знал своего друга достаточно хорошо, чтобы не поверить в простое любопытство, но промолчал и, склонившись над книгой рапортов, замурлыкал: «Уймитесь, волнения стра-а-асти!»

— Леня! — почти крикнул Терновой.

— А? — поднял тот невинный взгляд.

Не ответив, Олесь круто повернулся и хлопнул за собой дверью. Леонид перестал мурлыкать и озабоченно посмотрел ему вслед.

Сбегая со ступенек, Олесь носом к носу столкнулся с Мариной и ее спутниками. Встреча была настолько неожиданной, что он не успел ощутить никаких чувств, и растерянно остановился. Марина была в синем халате, на голове пестрела маками шелковая косынка; Виноградов был одет в самую обычную спецовку, какую носили все на заводе.

— Боже мой!.. Да это Олесь! Олесь, как я рада! — растерянно-радостно воскликнула Марина, и какая-то испуганная улыбка пробежала по ее лицу, словно она боялась, что ошиблась и что Олесь окажется другим.

— Марина… — глухо пробормотал он в такой же растерянности, забыв подать ей руку. Трудно даже сказать, чего больше — радости или боли — ощутил он в эту минуту.

Марина овладела собой первая. Обычным, только чуточку звенящим голосом она сказала:

— Дмитрий Алексеевич, а это мастер Терновой. Три года назад я проходила практику под его руководством.

Должно быть, волнение слишком ясно отразилось на лице Олеся, потому что Виноградов взглянул на него острыми прищуренными глазами и тут же протянул ему узкую, но крепкую руку. При ярком свете, бликами игравшем на лице Виноградова, Олесь заметил и тонкие лучики морщин в углах глаз, и решительно сжатый рот, и устало приспущенные веки. Мелькнуло в голове: «Интересный человек»… Но думать было некогда. Виноградов уже интересовался технологией, задавал вопросы о работе, о составе шихты, о мерах борьбы с водородом и о многих других вещах, которые требовали обдуманных ответов.

Рядом уже вертелся Баталов. Он чутьем угадывал, где может быть начальство или иное ответственное лицо, и сейчас же вмешивался в разговор, боясь, что его не заметят; так и сейчас он вмешался, грубо прервав Тернового. Мастер сразу замолчал, и на лице его появилось замороженное выражение.

Виноградов вежливо выслушал Баталова, заметил, что об этом они еще будут иметь случай поговорить, и снова повернулся к Терновому. Но беседу так и не удалось продолжить. На рабочую площадку, пыхтя, взобрался Рассветов; немного погодя, стремительно перешагивая через две ступеньки, поднялся Савельев. Директор сейчас же отыскал Виноградова и ухватил за рукав:

— Ну, дорогой друг, когда думаете переходить от слов к делу? Пора, голубчик, пора!..

— Сегодня, Григорий Михайлович. Мы как раз пришли посмотреть помещение, где будем устанавливать приборы.

— Ну-ну, пойдемте вместе, посмотрим. План с цехом согласован? — он обернулся и взглянул на Баталова.

— Сегодня согласуем, — отозвался Баталов.

— Как всегда, оперативны. Ну, проводите нас, где тут будет лаборатория.

Баталов вспомнил было о каком-то неотложном деле, но Савельев, зная эту манеру увиливать от неприятностей, слегка придержал его за локоть и повел с собой, не прерывая горячего разговора с Виноградовым. С еле заметной скептической улыбкой за ними последовал Рассветов. Марина улыбнулась Терновому на прощание и ушла следом.

Ушла — и словно потемнело все вокруг.

… Марина, Мариночка! Помнит ли она о прошлом? Смеется, наверно, в душе над неуклюжим парнем, который так неумело поцеловал ее когда-то. А он, оказывается, ничего не забыл; до мелочей припоминается все — и легкий морозец, и тусклый свет фонарей, и слабо поблескивающие снежинки в пушистом, недавно выпавшем снеге… Как-то по-детски просто ответила она на поцелуй, а потом смутилась и побежала туда, где был народ, музыка, яркий свет катка.

Перед глазами Марины в эту минуту была совсем другая картина, которую она рассматривала с нескрываемым возмущением. Комната, отведенная для лаборатории, маленькая и неуютная, производила самое удручающее впечатление выщербленным полом и обшарпанными стенами, на которых, словно заплаты на рубище, желтели клочки и обрывки давнишних плакатов и лозунгов. Одно-единственное окно, заросшее цеховой пылью и грязью до самого верха, выходило на рабочую площадку, и, когда поднимались заслонки завалочных окон находившейся напротив печи, слепящее багровое сиянье заливало комнату до самых отдаленных уголков.

— Это же какая-то душегубка, — поджал губы подошедший Валентин. — Вдобавок ко всем прочим прелестям мы зажаримся здесь заживо.

Директор круто повернулся к Баталову, и выражение его глаз было столь понятным, что тот, собиравшийся было незаметно исчезнуть, остался, как пригвожденный к месту, и забормотал:

— Нет, ведь это надо: такое безобразие! Вот народ распустился! Вчера еще сказал, и никто пальцем не пошевельнул. Ну, я им нагоняй сейчас устрою! — и кинулся вон-из комнаты, со всей резвостью, на какую был способен.

Савельев вернул его.

— Андрей Тихонович! Мы еще не кончили. Нагоняй теперь дать успеете. Кстати, если и остальные ваши распоряжения выполняются-столь же ревностно, то неудивительно, что ваш цех чаще других попадает в «Заусенец». Вам нравится эта любопытная статистика? — и он показал небольшую листовку, выпущенную в тот день приложением к многотиражке.

— Наше дело работать, их — зубы скалить, — неохотно отозвался Баталов. Мало кого он ненавидел так, как Леонида Ольшевского, редактора «Заусенца». Того отношение Баталова немало потешало; эту листовку он еще утром приколол к дверям кабинета начальника, который сейчас занимал Баталов.

Теперь нужно было как-то выкручиваться. Распоряжения насчет уборки помещения он не давал, полагая, что приезжие — невелики птицы, могут и подождать. Поведение директора сразу разубедило его. И как только он получил возможность — развил такую прыть, нагнал столько работниц со шлангами, ведрами горячей воды и щелока, что уже через час, придя с первыми приборами, Марина увидела сверкающие чистотой стекла, выскобленные полы и табуретки и просыхающие на глазах стены, вновь принявшие свой первоначальный цвет.

Вскоре подошли и Виноградов с Мироновым, пришел электрик, не теряя времени, взялись за монтаж оборудования. Ловкие руки Марины осторожно и быстро разбирались в хитросплетении стеклянных трубок и деталей, свинчивали отдельные части, проверяли вакуум-насосы. Для Виноградова Марина была неоценимой помощницей: мало кто обладал таким терпением, такой тщательностью в постановке и проведении сложных опытов; на полученные ею результаты всегда можно было положиться.