Нина Карцин - Беспокойные сердца

И порывисто поцеловав Веру, Марина вскочила и вернулась, в комнату. Вера пошла за ней и увидела, как Марина подошла к мрачно курившему Олесю и протянула руку:

— Не будем ссориться, Олесь, ладно? Мы же столько не виделись!

И зорким взглядом женщины, знающей, что такое любовь, Вера сразу подметила радостно вспыхнувшее лицо Олеся, и тревожное подозрение шевельнулось в душе.

С балкона в комнату вошел Виноградов.

— Что, Дмитрий Алексеевич, нам пора? — перехватила Марина его взгляд на часы.

— Если вы ничего не имеете против…

— Не имею. Верочка, нам и в самом деле пора. Поздно уже.

Вера не стала их удерживать и пошла проводить. Настроение ее испортилось. Так готовилась к вечеру, предвкушала общее веселье, интересные разговоры, а затея явно не удалась. И так получалось всегда. Что ни придумывай, а вечер превратится в то же, что и всегда — обыкновенную пьянку… Это уж Валентин тон задает. Он даже хвалится тем, что до конца вечера держится на ногах, как ни в чем не бывало. Стоило недосмотреть, и на столе появились новые бутылки, хотя выпили все предостаточно. Никто даже не вспомнил ни о хозяйке, ни о маленькой виновнице торжества…

Вера остановилась в подъезде и посмотрела вслед уходившим. Показалось ли ей, или Марина и в самом деле как-то странно встретилась с Олесем? И он так был обрадован, когда она к нему подошла… Что все это значит?

Зябко передернув плечами, она пошла наверх. Не желая показываться гостям взволнованной, она открыла дверь в спальню и отшатнулась, словно получила удар по лицу. У туалетного, стола стоял Валентин и жадными поцелуями покрывал закинутое лицо Зины. Вера чуть не закричала, но закусила губы и отступила в коридор. Что делать? Ворваться, накричать, устроить скандал? Смешно и глупо — только сплетни вызовешь. Она резко двинула стоявшей в коридоре табуреткой и вошла в общую комнату, где гремела музыка и отплясывали какой-то разухабистый танец.

— Верочка, не видела Зину? — подошел к ней Олесь. — Да ты что такая бледная? Тебе нехорошо? Накурили здесь…

— Да, немного голова закружилась, — с трудом солгала она. — А вот и твоя жена.

Зина вошла с невозмутимым видом. Напрасно Вера искала на ее лице хоть что-то, похожее на смущение или виноватость. Ее глаза, ясные большие глаза глядели по-прежнему открыто, свеженакрашенные губы улыбались. Скрывая вспыхнувшую ревнивую ненависть, Вера следила, как Зина прощается с гостями, и звонкий голосок ее молоточками отзывался в ушах. Она нашла в себе силы попрощаться с Терновыми так, словно ничего и не было.

Вошел Валентин. Неподвижный взгляд больших красивых глаз яснее слов говорил о его состоянии. Не совсем послушный язык слегка заплетался, когда он упрекнул Олеся, что тот так рано уводит жену. Олесь суховато отговорился, что уже поздно, и ушел. Скоро разошлись и остальные.

Горькое, оскорбленное чувство, обида, брезгливость — все смешалось в душе Веры. Грязь, пошлость… Это ли обещал Валентин? Хотелось закрыть лицо, бежать куда-нибудь без оглядки… Но пришлось стелить постель на диване, укладывать окончательно опьяневшего мужа, убирать разгромленную квартиру. В пустой спальне она настежь открыла окно и дверь, словно хотела выветрить следы тех двоих. И долго еще без сна сидела она на подоконнике, вспоминая день за днем два прошедших года. Как старалась создать свое уютное семейное гнездышко! И каким хрупким оказалось ее счастье! Вере стало страшно. Что же дальше? Ведь Валентина она все-таки любила.

Свобода, свобода! Что может быть лучше этого чувства? Как легко дышится, когда удается вырваться из четырех стен! И совесть ничуть не мучает оттого, что эта свобода получена пусть невинным, но обманом.

Люба Калмыкова никак не рассчитывала, что ей удастся попасть на вечер молодежи в Дом культуры. И самой бы в голову не пришло, не надоумь Виктор пуститься на уловку.

— Дядя Гоша, я слыхала, что вы на вечере будете выступать, как самый знатный сталевар, — сказала она однажды за обедом, краснея от страха, что вот сейчас он поглядит — и вся хитрость ее откроется. Но Калмыков ничего не заметил и важно подтвердил, что да, будет, что это поручение и дирекции, и парткома.

— Как бы я хотела вас послушать, — дрожащим, неуверенном голосом произнесла Люба; лгать она не умела, но иного выхода не было. И предсказание Виктора оправдалось: Калмыков не только разрешил ей пойти на вечер, но даже сам принес пригласительный билет.

И вот она в Доме культуры. Рядом — Виктор, впереди — целый вечер удовольствий. Они обошли все комнаты и залы. Рассматривали яркие панно, попытались разгадать ребус, поломали голову у щита с викториной — там при правильном ответе должна была зажечься лампочка, узнали по механическому календарю, какой день недели будет ровно через сто лет, и застряли в комнате занятной техники, где показывали непонятные технические фокусы. Потом Виктор стоял в очереди за пивом, а Люба ждала за столиком, и счастливая улыбка не сходила с ее лица.

А когда оркестр возвестил о начале танцев на площадке перед Домом культуры, Виктор отставил свой стакан и взглянул на Любу:

— Пойдем?

Она кивнула головой. Глаза ее ярко блестели. У выхода они едва не столкнулись с директором завода. Виктор все же успел принять серьезный вид и поздоровался с Савельевым почтительно, но с достоинством.

Савельев узнал его, улыбнулся и проводил глазами молодую пару; чувствовалось: если бы не люди кругом — они пустились бы бегом, как дети. Савельев любил праздники молодежи. Он любил побродить среди веселых девушек и парней, порадоваться и немного погрустить. Грустно становилось от сознания, что вот сердцем он еще молод, а принять участие в общем веселье года уже не позволяют.

За это пристрастие к молодым, за юношескую способность увлекаться новым Рассветов в одном частном разговоре назвал его «седовласым энтузиастом». Прозвище не осталось тайной для Савельева, но он не умел обижаться на комариные укусы. Отношения его с главным инженером были гораздо сложнее.

Укоренившаяся за Рассветовым репутация выдающегося знатока-мартеновца и вообще крупного металлурга в известной степени гипнотизировала Савельева. В первые годы после своего назначения директором «Волгостали» — это было сразу же после войны — он многое передоверил своему главному инженеру и в вопросах технологии предоставил ему полную монополию, целиком полагаясь на его знания и опыт. Период был тяжелый, завод медленно и трудно оправлялся от военной разрухи, и тут Рассветов много сделал для того, чтобы помочь скорее поставить завод на ноги. Может быть, своей энергией он хотел доказать, что его совершенно незаслуженно сняли с поста директора завода, может быть, у него были другие причины — сказать было бы трудно: близких друзей у Рассветова не было. Но все видели, что он днюет и ночует на заводе, в любое время его можно было видеть в каком-либо из цехов. У него была завидная способность добиваться для завода различных льгот и привилегий. Завод все больше получал заказы на новые сложные марки сталей, и Рассветов очень умело пользовался открывшимися возможностями: льготные условия на выполнение этих заказов, повышенные нормы расхода материалов, улучшенное снабжение… Благодаря этому завод «Волгосталь» имел возможность работать без особого напряжения, в конце концов к этому стилю привыкли, он стал чуть ли не узаконенным.