Нина Карцин - Беспокойные сердца

Виноградов бросил на нее недовольный и укоризненный взгляд. Марина поняла и насупилась. Она никак не могла запомнить, что не всегда острый язык — лучшее средство убеждения.

Выждав столько, сколько нужно для приличия, она спросила Виноградова:

— Я вам еще нужна? У меня там осталось незаконченным определение газа…

— Да, пожалуйста, вы можете идти, — с готовностью отпустил ее Виноградов. И когда за нею закрылась дверь, спросил Ройтмана как бы между прочим:

— Сколько лет вы работаете с Рассветовым?

— Скоро пять, — ответил тот, слегка недоумевая.

— Пять… Срок порядочный. Я выдержал только три.

— Вы тоже работали с Виталием Павловичем? — с интересом спросил Ройтман.

— Пришлось…

— И как вы его находите?

— Я не люблю людей, которые считают себя непогрешимыми и незаменимыми. С ними очень трудно.

Ройтман промолчал. На слова Виноградова он не мог ответить равной откровенностью и обрадовался, что телефонный звонок не дал затянуться неловкой паузе.

— Да, да, Григорий Михайлович! Это я. Да, вышел… сегодня. Спасибо! Насчет опытной? — Ройтман скосил глаза на невозмутимое лицо Виноградова и продолжал говорить в трубку: — Договариваемся, Григорий Михайлович. Сегодня проведем. На первой. Да… да…

Медленно положив трубку на рычаг, Ройтман с некоторой укоризной сказал:

— Что же вы заранее директору жалуетесь? Мы могли бы без этого уладить.

— Я не имею привычки жаловаться, как бы трудно мне ни приходилось, — суховато ответил Виноградов. — Очевидно, это личная инициатива директора. Я тоже считаю, что мы можем вполне договориться сами.

— Ну, ладно, ладно, я не хотел вас обидеть, — примирительно сказал Ройтман. — Предупредите мастера, пусть готовятся к опытной.

Виноградов вышел, и следом за ним появился нормировщик цеха Ольшевский. Ройтман незаметно поморщился. Он знал, какой сейчас последует разговор, и ощутил досаду.

— Илья Абрамович, я несколько раз напоминал вам о предложении изменить организацию труда в цехе. В последний раз вы сказали, что советуетесь с техническим отделом. Какой же результат?

Леонид был непривычно серьезен и говорил без свойственных ему шуток. Ройтман отвел глаза.

— Вы слишком торопитесь. Они еще не успели ознакомиться с вашим предложением.

— Ну, что ж, этого следовало ожидать. А ваше мнение, Илья Абрамович? Вы же читали?

— Смело, слишком смело… У нас это, пожалуй, не пойдет, — ответил Ройтман без особой твердости в тоне.

— Только потому, что смело? А разве вам самому в глаза не бросается, сколько у нас несообразностей? За счет чего план выполняется? За счет нескольких передовиков. Можно прикрываться средними цифрами. На других заводах давно принят план на всю печь, а не на отдельную бригаду.

— У нас этого нельзя. Потеряется ответственность. Как будем учитывать выполнение?

— Было бы что учитывать, а система найдется. И сталевары будут не только о себе думать, но и о сменщиках. Вы думаете, почему у первой печи такие успехи? Да потому, что они оба всей печи в целом думают, не подводят друг друга. Вот это я и предполагал внедрить.

— На словах всегда гладко. А на деле сталевары возражать будут.

— Возражать лентяи будут. Соберем собрание, пусть рабочие сами обсудят мое предложение. Я же не о себе забочусь.

Оба не заметили, что в открытой двери стоит Баталов и слушает с самым кислым видом; не выдержав, он вмешался в разговор:

— И что за страсть такая к выдумкам, ей-богу?! То ли у нас цех, то ли научная академия? План выполняем, начальство довольно, премии получаем…

— Кто получает, а кто и нет…

— Ага! Так бы и говорил, что о дружке заботишься. А то слов наговорил! «Ответственность!» «Контроль!» Люди от жары, как мухи, шатаются, а ему загорелось все вверх тормашками, поставить!

— Да-а… Долго мы до коммунизма с такими настроениями ехать будем… — поднялся Леонид. — Что ж, придется в другое место идти.

— Иди, иди, — вслед ему сказал Баталов и сел на освободившийся стул. — Новаторов развелось — спасу нет! Читали? — и он положил на стол Ройтмана смятую газету, которую до сих пор сжимал в кулаке.

— А что такое, Андрей Тихонович? — взял Ройтман газету.

— В бюрократы мы с вами попали. В зажимщики инициатив вы. А у меня ихняя инициатива вот где сидит! — и он хлопнул себя по багровой шее. Все с Витькой Крыловым носятся, как с писаной торбой. Почему вот стружку не учим по-новому заваливать.

— А в самом деле, почему?

— Ну, знаете, только и дел на мартене! Вот пойду сейчас приказ сочинять: учитесь, мол, у Крылова стружку плавить. Засмеют. Когда я таким же щенком был, меня близко к печам не подпускали.

Пока Баталов ворчал, шумно пил газировку и отфыркивался, Ройтман внимательно читал статью. Была она написана резко, но возразить против нее нечем — все правильно. Предложение Виктора, в самом деле, могло принести некоторую пользу, хотя и не решало всех затруднений. Но гневный разнос, который учинил Рассветов Туманову, повлиял на Баталова, да и Валентин Миронов не был беспристрастен в своем отзыве. А теперь статью прочитают, потребуют ответа с начальника цеха. Первым делом Татьяна Ивановна… При мысли о ней Ройтман поежился, словно вдруг стало холодно. Глаза задержались на подписи.

— Обратили внимание, кто писал?

— А то нет? — взорвался снова Баталов. — Главный баламут у нас. Когда только от него избавимся? Ей-богу, в тот день плясать буду.

— Напрасно. Терновой — умный человек. Умный и смелый. Далеко пойдет.

— Во, во. Еще вас с места сковырнет. Думаете, он зря старается?

— Бросьте ерунду, — поморщился Ройтман. И так было неприятно из-за статьи: Терновой мог бы поговорить с ним лично, а не писать. Но тут же с беспощадной правдивостью сказал себе, что беседа все равно не изменила бы положения. И, желая замять неприятный разговор, сурово спросил: — Почему до сих пор не провели ни одной опытной плавки?

— До вас оставил. Как вы решите.

— Почему?

— Нервов не хватает. Как подумаю, что над такой дорогой сталью издеваться будут, аж ноги подкашиваются.

— Если нервы слабые, нечего в цехе работать. Сегодня проведем опытную. На первой печи. На всякий случай, далеко не отходите.

— Чего там — уходи, не уходи, все разно загубят, — махнул рукой Баталов.

— Перестаньте каркать. Это же не ребятишки — исследователи.

— Ха! Это барышня-то приезжая? Она наисследует. А то еще исследователь: посадили Тернового женку у трубок стеклянных крантики вертеть. Смехота одна.

Ройтман знал привычку своего заместителя ворчать по всякому поводу и привык к ней, но сегодня она раздражала. Что-то фальшивое чувствовалось в этой манере. Поэтому с непривычной сухостью сказал:

— Опытные плавки будем проводить по плану. Есть такой?